Брусничное солнце
Шрифт:
— Да я морок наведу, никто на твою наготу и не взглянет, а как одежку купим, сразу и оденешься, чтоб не зябла. Обратно проще будет, с возвращением так не станем торопиться, сумеем и вещи забрать.
— Погоди, убери свою руки, настоятельно прошу, Яков! — Варя попыталась вывернуться, когда колдун резко дернул ее на себя, почти уткнувшись носом и лбом в живот, оттянул пояс и попытался дернуть вниз юбку. — Я серьги не взяла, нечем платить, погоди! В землянку вернусь, мне голой будет холодно!
— Так я все взял, у меня умений побольше будет,
Но стоило бесстыжему поднять искрящиеся весельем глаза, стоило открыть похабный рот и заговорить, ее сдуло ветром от проклятого пня.
— Хочешь, чтобы я не останавливался? Могу помочь раздеться дальше. Ты ведь об этом сейчас подумала?
Кровь прилила к лицу, заалели неприглядными пятнами шея и уши. Варя прижала ладони к лицу и зло прищурилась.
— Охотно верю, что ты на такое горазд. Благодарю, но с одеждой я справлюсь сама.
Поднимаясь с пня, Яков тяжело вздохнул, видно было, что проклятый едва сдерживает улыбку, играется. А сделать ничего она не могла.
— Очень жаль.
И этот ответ, сказанный так легко и мягко, почти нежно, пустил по загривку горячую волну, глупое сердце замерло и до одури ощутимо ударилось об ребра, кровь плотнее прилила к лицу, стало тяжело дышать.
Потому что Варвара помнила, какие бесстыдные мысли ее посещали, когда поутру колдун выходил на улицу, оборачивая на себя ведро чистой воды. Помнила, как собственный взгляд тянуло к каплям и ручейкам, сбегающим по покрытой мурашками груди и подтянутому животу. Он отфыркивался, отбрасывал пустое ведро в сторону и проводил длинными пальцами по лицу, выдыхал облако пара в морозный воздух и запрокидывал голову, мельком рассматривая серое небо и пристроившихся на хлипких деревцах пушистых воробьев. С приходом холодов на болоте стало тихо, остались лишь они да сипло каркающие вороны, усаживающиеся для отдыха на крупные ветви ольхи.
— Так задумалась… Может все же помочь? — Мягкий шепот над ухом заставил вздрогнуть всем телом, когда она попыталась обернуться, руки Якова сжали предплечья. — Не надо, барыня, если ты от слов так голову теряешь, то увидев меня голым за подружкой на тот свет отправишься.
Осознав сказанное колдуном, она правда почти умерла.
— А ты не мог после меня уже раздеваться? — В голосе Варвары послышался упрек, его дыхание защекотало волосы на макушке, скользнуло по оголенным нервам, оглушая мягким смехом. Яков наклонился, положил голову ей на плечо, чтобы заглянуть в лицо, не оборачивая.
— Варвара, ты не умеешь прямо говорить о желаниях? Я чувствую зачатки домогательства.
Разогнаться бы и до одури удариться лбом о березу, чтоб сознание прояснило.
— Чтоб объяснить
— А здесь нечего объяснять: в каждой губернии я по пню с ножом оставил, без такого обратно в тело не воротиться. Прыгни через него, да представь, как становишься птицей, все заговоры давно сплетены и держатся на моей силе.
— Давай ты первый?
— А если у тебя с первого раза не получится, я подсказку тебе на ушко начирикаю?
— Тогда не вижу разумности в твоей наготе…
— Так она и не для разума. Быстрее. Варвара, или давай быстрее, или придется греть меня — мне зябко.
С мягким смешком он отстранился, подхватил мелкую сумку у пня и принялся странно навязывать на запястье, подплетая магией. А Варвара принялась раздеваться, плотно жмуря веки. Не видеть бы ни его наготы, ни своей собственной…
После ночного обряда и того, как он встал на ноги, Яков переменился. Нет, он не стал мягче, не был благодарен за помощь или горд ее работой. Он помрачнел. Смотреть на нее стал дольше, оценивающе. И по ночам прекратил прижиматься, обдавая лопатки собственной прохладой, теперь он спал на самом краю лавки или забивался к стене, устраиваясь на животе.
А через три дня после вылазки в поместье Брусиловых Варвара застала его, сжигающего простынь. И было в тот миг в колдуне что-то дикое, бесовское и черное. То, как он смотрел на огонь и как отсветы пламени играли в его зрачках. Ожесточенный, еще дважды он пытался пробиться в поместье Самуила, но колдунья хорошо знала свое ремесло.
Первый раз Яков почти увяз в заклинаниях, а второй раз его не пустила сильная защита. Так и сидели они каждый по своим домикам. Лишь изредка Лада наведывалась к краю болот, тянула руки к земле и обжигала о его защиту ладони. Пахло едко — не просто горящим мясом, чем-то сгнившим, давно испорченным. А за ее спиной всегда стояла высокая тень. Самуил. Он звал Варвару и никак не мог докричаться — Глинка слышала его даже за версту, мертвая вода хорошо разносила звуки.
И после попыток жениха пробраться в топи, Варвару непременно настигали кошмары. Липкие и давящие, в них она теряла всех дорогих людей, а затем становилась женою монстра. Следом гибли и ее дети.
В ночной темноте она вскакивала с громкими криками, цеплялась пальцами за обнимающего Якова, слушала успокаивающие речи. Он ни разу не напомнил о ее слабости, ни разу этим не упрекнул. Но душою стал дальше — стоило потянуться, открыться — он отталкивал. С досадой морщил нос и раздраженно цокал языком, находя сотни дел за пределами землянки…