Будь проклята страсть
Шрифт:
Ему показалось, что графиня хочет покинуть его.
— Вы разве их не посещаете? Судя по вашим писаниям, это не так, Милый друг.
Графиня внимательно смотрела на него. И Ги, смятенный, разочарованный, сознающий, что никогда не сможет покорить её сердца, внезапно почувствовал себя уязвлённым. Чёрт возьми, он устроит ей то, чего она хочет! То, что её потрясёт. И взял Эммануэлу под руку.
— Поедем именно в такое место.
Они прошли между экипажами разъезжающихся гостей. Ги подумал, что подобная насмешливая демонстративность вполне в её духе.
— Кучер! — Он помог графине взобраться в фиакр. — Кабаре «Каторга». На бульваре Рошешуар.
— Что оно собой представляет? — спросила Эммануэла.
— Увидите.
Фиакр
Бульвар Рошешуар, огибающий Монмартр, представлял собой далеко не лучшую часть Парижа. Он был плохо освещён, между неприглядными, похожими на коробки домами, вздымавшимися над убогими лачугами, чернели проёмы. Пахло помоями, пропитанной потом фланелью, горелым жиром и вином. Фиакр остановился у входа в виде арки. Ги расплатился с кучером и повёл Эммануэлу к двери, из-за которой доносилось пьяное пение. Постучал ногой, через несколько секунд послышалось лязганье цепочки, скрип засова, дверь открыло какое-то существо с жёлтыми глазами, у которого во рту недоставало зубов, когда они вошли в освещённое керосиновыми лампами помещение, раздался хор грубых выкриков и ругательств.
— Сволочи!
— Падаль!
— Гляньте на эту шлюху!
Ги почувствовал, как Эммануэла заколебалась — но лишь на секунду. Она спустилась с ним по нескольким ступенькам в зал. В тусклом свете и клубах дыма видны были люди за дощатыми столами, злобно глядящие на них. Полы были неровными, каменные стены поблескивали от влаги. Там собралось парижское отребье. Несколько совершенно пьяных мужчин и женщин уронили головы на стол или разлеглись на скамьях; остальные покачивались, орали, пели песни. Рядом с Эммануэлой появился желтоглазый и повёл их к столу, в дальнем конце которого сидел круглоголовый человек со словно бы гниющим носом. Он пристально поглядел на Эммануэлу.
— Нравится вам здесь? — улыбнулся Ги. — Достаточно сомнительное заведение?
— Я не могу сесть...
Графиня стояла, глядя на залитый вином и заваленный объедками стол. Из толпы раздался ещё один насмешливый вопль, и какая-то женщина с длинным подбородком подалась к ним.
— Что такое, дорогуша, стол недостаточно чистый?
Снова послышались насмешливые возгласы. Подошёл желтоглазый, стёр всё со стола рукавом и, прихрамывая, удалился.
— Выражать отвращение здесь не стоит, — сказал Ги.
Графиня села.
— Что это за заведение?
— Кабаре «Каторга». Как сами видите, притон головорезов. Принадлежит оно Максиму Лисбонну, носящему прозвище Полковник. Он действительно был полковником во времена Коммуны [106] . Должен вскоре появиться. Предполагают, что руки его в крови парижского архиепископа и других заложников, убитых в семьдесят первом. Во всяком случае, его дважды приговаривали к смерти и отправили на каторгу. Возвратясь после амнистии, Полковник открыл это кабаре с целью создавать у своих клиентов приятное впечатление, что они находятся в той тюрьме, где он провёл семь лет.
106
...во времена Коммуны... — 4 сентября 1870 г. в Париже вспыхнула революция, империя пала. Однако «Правительство национальной обороны» продолжало политику Наполеона III и стало саботировать оборону Парижа, осаждённого немецкими войсками. 28 января 1871 г. было заключено перемирие между Францией и Пруссией. 18 марта члены Национальной гвардии заняли Ратушу. До 21 мая шла борьба
К Эммануэле быстро вернулась самоуверенность. И когда она бегло оглядывала зал, Ги понял, что её капризной натуре хотелось именно этого — трепета перед сбродом, сублимированного сексуального чувства близкой опасности, физической грубости, сознания того, что она отдана на милость негодяев. Подошёл человек в халате, поставил на стол бутылку вина и бутылки со срезанным верхом вместо стаканов. Как только Ги принялся разливать вино, к столу подошли несколько небритых здоровяков и склонились к Эммануэле.
— Налейте чуть-чуть, мадам герцогиня.
Толпа заревела.
— Я только что вышел из тюрьмы, герцогиня. Отсидел десять лет за то, что укокошил тёщу.
— Мадам, я просто-напросто разрубил на куски рантье. На шесть кусков — и её задницу так и не нашли.
Из толпы снова раздался хор голосов.
— Расскажи ей, как пахнет гильотина, Пепин! — послышался чей-то выкрик. Раздался хриплый восторженный хохот. Все четверо, шатаясь, отошли с полными стаканами. Эммануэла содрогнулась. Ги понял, что страх переходит у неё в наслаждение. Взгляд его упал на двух уличных женщин за столом по соседству; одну из них по-хозяйски обнимал за плечи мужчина в полосатой майке — сутенёр, который жил на её заработки и которого она наверняка обожала. Казалось, ей было чуть больше двадцати лет. Под взглядом Ги она взяла руку мужчины, сунула себе под блузку и принялась сладострастно тереться о неё грудями. Изо рта сутенёра свисала сигарета. Он даже не моргнул глазом. Поближе, в полумраке, куда не падал свет керосиновой лампы, Ги увидел пустой стол и силуэт склонившейся над скамьёй женщины. Опустившись на колени, она обнимала лежавшего на скамье мужчину.
— Дорогой друг, — окликнула его Эммануэла и указала на человека, сидящего в конце стола. Ги поглядел на него: тот неотрывно таращился на жемчуга Эммануэлы, но в ту же секунду поспешно отвёл взгляд.
— Полковник вам понравится, — сказал Ги.
От её чуть сардонического взгляда Ги охватила страсть к ней. И в мысли обладать ею в этой грязной атмосфере, сокрушить её неприступность именно в этом унизительном окружении было что-то свирепо-заманчивое. Он поднял руку и стал гладить Эммануэлу по шее, кожа её была прохладной, нежной. Несколько секунд она оставалась неподвижной, потом отстранилась.
— Расскажите мне о нём.
— Что? А, о Лисбонне. Он бы актёром; играл самых необузданных персонажей, и, разумеется, Коммуна показалась ему ответом на его молитвы. Он будто бы играл в мелодраме плаща и кинжала — с огромным пылом и высокопарностью. Разграбил театральные костюмерные, расхаживал в самых невероятных мундирах и с радостью бросался в самые жаркие схватки. Он был не просто смельчаком, он был безумцем. И шесть раз просто чудом оставался в живых.
— Господи, — сказала она, — посмотрите, что они делают.
Двое мужчин, пошатываясь, стояли возле стола, на котором без сознания лежал, запрокинув голову, третий. У них был мастерок, цементный раствор, и они замуровывали трубку в его беззубом рту.
— Видишь, герцогиня? — К ней подался здоровяк со спадающими на глаза волосами. — Это Бражник Франсуа. До того упился — даже не понимает, что они делают. — Он неприятно засмеялся и протянул стакан. — Нам с тобой надо бы выпить, а?
Эммануэла налила ему вина, он чокнулся с ней, коснувшись её голым локтем, — тут к нему бросилась, выкрикивая ругательства, какая-то маленькая женщина, ухватилась за тряпку вокруг его шеи и уволокла.