Будь проклята страсть
Шрифт:
— Пойдёшь туда со мной? — спросил Ги. — Я не хочу идти один.
— Конечно.
Ги сидел, откинувшись на спинку кресла. Он был ещё в напряжении, но постепенно обретал мужество. Через минуту Мезруа спросил:
— Видел ты... что-нибудь подобное раньше?
— Нет. — Ги допил коньяк. Потом сказал: — Это не совсем правда. Однажды я видел его — рядом с собой, в зеркале, на улице Дюлон. Подумал — это дефект стекла, какая-то причуда отражения. Длилось это всего секунду.
— Вот-вот — и сейчас то же самое.
Через пятнадцать минут Ги, казалось, пришёл в себя. Мезруа спросил:
— Пойдём?
— Да.
Они миновали вместе тёмный
— В дальней комнате, — сказал Ги. Они направились к ней. Мезруа вошёл. Длинная, узкая комната была пуста. Кресло стояло у письменного стола на своём обычном месте. Раскрытая книга лежала страницами вниз, как Ги оставил её.
— Ну вот! Покой и уединение, — сказал Мезруа.
Ги стоял у двери.
— Да.
Наступило недолгое молчание, словно оба не знали, что сказать.
— Спасибо, что пошёл со мной, — поблагодарил Ги.
Мезруа беззаботно ответил: «Не за что» — пожал ему руку и ушёл. Оставшись один, Ги зажёг все лампы. Постоял посреди комнаты, оглядывая её. Потом неторопливо сел в кресло.
Поднимаясь по мраморной лестнице особняка Эммануэли, Ги слышал оживлённый шум голосов в гостиной наверху. Утром один из её лакеев принёс записку: «Вечером явятся не меньше восьмидесяти человек. Будьте, пожалуйста, восемьдесят первым» — полулюбезность-полуоскорбление, совершенно в духе графини. Ги приехал поздно. Люстры ярко горели. Негромко играл оркестр. Там находилась половина предместья Сен-Жермен — титулованные и богатые, титулованные и бедные, малознатные; строгие вдовы аристократов, чьи гостиные были открыты только для узкого круга лиц, бородатые члены жокейского клуба, престарелые дамы с руками, похожими на унизанные кольцами корни, очевидно знавшие всех присутствующих и способные изложить историю семейства каждого.
Эммануэла была ослепительно красива и холодна как лёд. Рядом с ней стоял муж, граф Николас. Она представила ему Ги:
— Ты знаком с маркизом де Мопассаном, дорогой друг?
Насмешка? Граф протянул вялую руку.
— Да, да...
Они уже приветствовали кого-то другого. Ги видел там только двоих «трупов» — оба держались поодаль. Он пошёл в гущу гостей, готовясь к мучительному ожиданию той минуты, когда прилично будет уйти.
— Дорогой мой... — Эммануэла стояла рядом, Ги ощущал запах её духов. — Николас требует, чтобы мы раз в год принимали этих зануд.
Графиня делала вид, будто говорит что-то формальное, ничего не значащее, и при виде этой двуличности Ги сразу же ощутил укол ревности. Сколько интимностей сказала она другим подобным же образом?
— Единственное их достоинство — они уходят рано. Подождите меня, хорошо? — И скрылась прежде, чем Ги успел ответить.
Обстановка сразу же преобразилась. Теперь Ги с усмешкой взирал со стороны на всё окружающее. Эммануэла просто несравненна. В её «Подождите меня, хорошо?» таилось обещание. Уже знакомый Мопассану Альбер Казн д’Анвер подошёл к нему с Лулией, своей смуглой, привлекательной женой.
— Жервекс [104] говорит, вы пишете роман о жизни неапольского дна.
Ги поцеловал руку мадам Казн.
— Мари. — Она взяла за руку стоявшую рядом женщину и представила их друг другу. — Месье Ги де Мопассан — моя сестра, мадам Кан.
Мадам Кан ослепительно улыбнулась ему. Она
— Значит, в Неаполе у вас было романтическое приключение? — спросила она, спокойно глядя на него в упор.
104
Жервекс Анри (1852—1929) — французский художник.
— Конечно, — сказала её сестра.
— Нет, — ответил Мопассан. — Оказалось, что та женщина ждала Пьера Лоти [105] .
— О!
Обе улыбнулись, но у Ги создалось смутное впечатление, что они ведут на него атаку. Вскоре после того, как они отошли, он заметил, что мадам Кан оглянулась на него и повернулась вновь к сестре и ещё нескольким собеседникам, словно речь у них шла о нём. К разговорам о себе Ги уже привык; чёрт возьми, они начинались всякий раз, когда кто-то узнавал его на улице, в бульварном кафе или на перроне вокзала. Однако на сей раз он слегка насторожился. Это её дом... У Эммануэлы все всегда чувствовали себя настороженно. Ги пожал плечами; в конце концов, пусть себе говорят.
105
Лоти Пьер (1850—1913) — французский писатель. Член Французской Академии. Около 40 лет провёл на флоте, участвовал во франко-прусской и Первой мировой войнах, в колониальных экспедициях. Литературная манера сложилась под влиянием натурализма братьев Гонкур и символистской прозы. Создатель нового жанра «колониального романа», овеянного романтикой моря и восстания.
Вскоре он заметил, что толпа гостей начинает редеть. Через несколько минут к нему подошла Эммануэла.
— Спускайтесь. Я следом за вами, — сказала она. Они стояли, разделённые дверью одной из маленьких гостиных. Там никого не было. — Можете пройти здесь.
— Вы уходите сейчас? — спросил Ги. Гостей оставалось ещё много.
— Конечно. Остальных проводит Ники.
— Я думал, публика эта весьма церемонная.
— Друг мой, хорошие манеры предназначены для общения с бедняками.
Графиня быстро ушла. Ги спустился, взял шляпу и трость и стал ждать её в холле, наблюдая за расходящимися гостями; внезапно забеспокоился, в каком она будет настроении, но Эммануэла появилась одетой для улицы, с опущенной вуалью, спокойная, беззаботная, словно уходящая гостья. Притом одна! Ги осознал, что обожает её больше, чем когда бы то ни было. Стал корить себя за множество ни на чём не основанных подозрений. Ему хотелось взять её за руку, умчаться с ней — торжествующе, куда угодно, — оставив «трупов» и весь Париж с разинутыми от изумления ртами. Она взглянула на него с хитринкой.
— Эммануэла, поедемте...
— Я хочу поехать в заведение с сомнительной репутацией, — сказала она. — Вы знаете, где такое найти.
Подобные оскорбительные шутки доставляли ей удовольствие — каждый принимал их, задумываясь, не презирает ли она его за это молчаливое согласие, и сознавая, что если воспримет эту шутку как-то иначе, Эммануэла из каприза захочет чего-то совершенно противоположного, столь же непростого, и при этом обольёт тебя презрением. Сердце у Ги упало.
— Вот уж не знаю, где их искать.