Будь проклята страсть

Коултер Стивен

Ги поглядел на парочку в полумраке. Женщина была молодой. Эммануэла с лёгким шумом втянула воздух. Ги бросил на неё быстрый взгляд. И на краткий ошеломляющий миг увидел, что она глядит на эту парочку, приоткрывая губы, словно участница происходящего, и у неё такой вид, словно страсть ей внушает животный страх. Потом, резко отвернувшись, графиня издала смешок.

— Дайте, пожалуйста, сигарету.

Казалось, она хочет исправить свою оплошность, снова приняв насмешливый вид, искушавший и приводивший в отчаяние всех мужчин из её окружения. Да... кокетка, и только. Теперь Ги в этом убедился. Она не будет принадлежать ни ему, ни «трупам». Никому. Ги сомневался,

что Эммануэла долго принадлежала графу Потоцкому. Она прекрасно владела искусством удерживать мужчин возле себя, постоянно убеждая их — как ни странно, оскорблениями, — что именно он близок к вратам успеха, к блаженной интимности с ней. Глядя на неё, Ги внезапно понял, что не питает к ней никаких чувств. Любить Эммануэлу было нельзя — даже влюблённость в неё была до того сложным состоянием, что она не походила на обычную страсть к другим женщинам. И всё же он ощущал её физическую привлекательность. Да, от мучений, которые она причиняет, избавиться не так просто. Он хотел её даже больше, чем раньше, хотел зверски. К ним подошли ещё несколько бродяг, обращаясь на «ты», они попросили выпить.

К их столу, слегка пошатываясь, приблизился высокий, тощий человек с длинным носом.

— Моё почтение. — Он сдёрнул берет и откланялся. — Арполен, император пьяниц, к вашим услугам. Окажите мне честь, позвольте исполнить перед вами свой номер, а? Всего за литр красного, месье?

Он икнул.

Ги бросил на стол монету в пятьдесят сантимов. Арполен накрыл её длинной потной ладонью, качнулся назад, сунул монету в карман и вытащил белую мышь. Позволил ей побегать по его руке и плечам; потом поймал её, высоко поднял за хвост, запрокинул голову и уронил себе в горло. Сидевшие поблизости заржали.

— Арпо, проглоти эту тварь!

— Не жуя только.

— Глотай, глотай!

Внезапно у Арполена словно начался эпилептический припадок. Взгляд его застыл, пальцы поднятой руки скрючились, лицо скривилось в гримасе. Казалось, он всецело сосредоточился на горле, откуда, судя по всему, сопротивляясь его глотательным мышцам, пытался выбраться зверёк. Кадык Арполена конвульсивно двигался, брови полезли вверх, шея дёргалась, как у рассерженного гуся. На миг показалось, что мышка одержит верх, выберется и просунет розовый носик между его гнилых зубов. Но Арполен чудовищным глотком отправил мышку вниз, постепенно согнал гримасу с лица, потом с облегчением широко улыбнулся и откланялся снова.

— Теперь надо утопить эту тварь, мадам, иначе она прогрызёт себе путь наружу через мою печень.

Он вытащил из кармана бутылку вина и, не отрываясь, выпил из горлышка под рёв толпы половину.

Потом пролетела какая-то бутылка и разбилась в углу, началась драка, две женщины вцепились друг другу в волосы; но разгореться драке не пришлось. С колоритной бранью вошёл Полковник Лисбонн. Угрюмый, длинноволосый, со спускающимися к подбородку усами. Кто-то пинками разогнал дравшихся женщин. Полковник окинул свирепым взглядом столы.

— Почему он приволакивает одну ногу? — спросила Эммануэла.

— В тюрьме к ней было приковано ядро.

Кто-то крикнул:

— Спой, Гражданин!

Полковник выпалил какое-то заковыристое ругательство и, шаркая вокруг столов, сперва стал хрипло изрыгать оскорбления, потом голосом, похожим на скрип ржавого колеса в тумане, затянул непристойную песню. Толпа принялась стучать в такт кулаками. Самые гнусные строки, судя по всему, Полковник приберёг для Эммануэлы. Он подошёл к столу, где сидели она и Ги, и выпалил их ей в лицо, глядя на неё в упор

со злобной иронией. Графиня, застыв, отвечала ему тем же. Ги видел, что она наслаждается, трепещет от восторга, выслушивая грубости, которыми Полковник унижал её. Для Эммануэлы это было способом обладания. Один раз она облизнула губы. А Ги, захваченный, как и другие зрители, этой сценой, вновь удивился привлекательности этого мерзавца для женщин. Правда, приходилось признать, Максим Лисбонн был занятным мерзавцем.

Полковник повернулся и пошёл, волоча ногу. Заметил парочку в тёмном углу. Женщина собиралась лечь на мужчину и расстёгивала одежду. Лисбонн выругался и указал на неё. Это открытие было встречено торжествующим воплем, несколько человек из-за ближайших столов подошли и стали рядом. Кто-то нагнулся и ухватил женщину, не позволяя ей подняться.

— Давай, давай!

Большинство сидевших лишь глянуло туда и больше не обращало внимания на парочку. Эммануэла вздрогнула и поднялась.

— Дорогой мой, я хочу уйти.

Ночь была тёплой. Эммануэла внезапно сбросила с себя напряжение и презрительно рассмеялась.

— Да, вы знали, куда ехать, не так ли, Милый друг? Надо будет повторить эту поездку.

На обратном пути она без умолку говорила, воздвигая между собой и Ги стену насмешки, пробиться сквозь которую всегда было трудно. На авеню Фридланд бросила ему: «Завтра, завтра» — и беззаботно поднялась на крыльцо. Ги видел, как большая дверь закрылась за ней, и потом представил себе, как она проходит мимо сонных лакеев и поднимается по лестнице в спальню.

Кокетка? Да, но мысль об обладании ею была неодолимо заманчивой. В ней таилась загадка, присущая всем женщинам. И мучительный соблазн всех женщин, спасения от которого нет.

Этот визит к Полковнику Лисбонну послужил началом новых требований. Эммануэла еженедельно заставляла Ги возить её по местам столь же сомнительного пошиба. Просто грубые притоны графиня почти сразу же отвергла и стала искать подозрительные, непристойные, опасные. Может быть, она всё более и более умело скрывала свои чувства, но Ги казалось, что это её новый утончённый способ издеваться над ним. Однако противиться ей он был не в силах. Видел, что она знает о его подозрениях. Но это ничего не меняло. Однажды, когда Ги не захотел пойти ей навстречу, она заявила: «Мой дорогой, я ведь просто-напросто веду себя, как та женщина из «Милого друга» — одна из ваших героинь. Разве нет?»

Будучи один, он неистово клялся себе не терпеть больше от неё разочарований. Но потом приходила записка с лёгким запахом её духов — и решимость покидала его, он со жгучим нетерпением дожидался назначенного часа и мчался на авеню Фридланд, где его ждало очередное разочарование, ещё одна шпилька, которой блестящая графиня даже не замечала. И в довершение его страданий она стала всё больше и больше сближаться с Арманом Ле Пелтье.

— Очень, очень рад, дорогие собратья. — Широко улыбаясь, Артур Мейер проводил Ги и Поля Бурже к выходу. — До свиданья.

Курьер, нашивший на свой мундир позолоченные эполеты, чётко откозырял и широко распахнул дверь.

— Да... Бурже, вы не забудете передать это герцогу де Лине? — просил Мейер.

— Нет. Можете быть спокойны.

Выйдя из здания, они пошли по бульвару. Было ясное утро, дул лёгкий ветерок. Бурже доверительно взял Ги под руку.

— Дорогой друг, я хочу вернуться к нашему разговору. Продолжать его при Мейере не стоило.

Они встретились по пути в редакцию «Голуа» и разговорились.