Будешь моей

Романова Наталия

Проговорил надрывно, хрипло, горло сводило судорогой, дышать было нечем:

– Поехали со мной, Тина. Сейчас же поехали. Лёшка нас в село на лодке довезёт, там только Финика забрать, и свалим. Да бог с ним, с Фиником, у Фёдора останется, главное, уехать из этого дурдома!

– Ну конечно, – прошипела Тина, вдавив ладони в грудь недвижимого Олега, пытаясь отодвинуть. – Бросить собаку, которая любит тебя всем существом – это же так по-мужски!

– Что? Причём тут это? Хорошо, заберём Финика. Хорошо! Собирайся, поехали!

– Нет, – Тина

сложила руки на груди, впёрла взгляд исподлобья в Олега, такой, что расстрел бы показался лучшей перспективой, чем стоять вот так… перед этими глазищами, с дырой в груди размером с бездонную пропасть.

– Почему? – скрипнув зубами, спросил Олег. – Почему? – с силой тряхнул он Тину за плечи. – По-че-му? – повторил по слогам, давая понять, что не сдвинется с места, пока не получит ответ.

– Я замуж выхожу… за Митрофана.

– Дался тебе этот Митрофан! Скажи ещё, давно у вас, серьёзно! Тебе шестнадцать было, когда ты уехала отсюда, а у него двое детей. Сейчас овдовел, решил домработницу с нянькой в одном лице завести. Выбрал молодую, красивую, не разведёнку же с прицепом брать.

– Не говори, о чём не знаешь, – отвернулась к окну Тина, понуро опустив плечики.

– Расскажи, о чём я не знаю. Расскажи, буду знать.

– Мне только за своего замуж можно. За старообрядца… – еле слышно выдавила она.

– Я, по-твоему, кто? Старообрядец! Смотри!

Он повернулся к иконам, осенил себя крестом-двуперстием. Честно сказать, не умел иначе, пальцы не складывались по-другому, только так, как в детстве дед с бабушкой учили, которые в Кандалах жили, в отрочестве Фёдор, уехавший в одночасье из шумной Москвы в сибирское село, в родовой дом Калугиных.

А позже… где церковь, истинная православная вера, а где сладкий мажорчик – мамкина-папкина булочка Олежка Калугин?

– Какой ты старообрядец! – фыркнула Тина, взглядом осудив кривляющегося.

Он сам понял, что лишнее сделал. Внутренняя дурь дурью, берега видеть надо.

Над верой, своей ли, чужой, насмехаться нельзя.

– Ты пьёшь, куришь, танцуешь, пост не держишь, блудишь… – перечисляла Тина, загибая пальцы.

– Ты, выходит, староверка? – поднял Олег брови, не скрывая удивления. – Пост держишь, не пьёшь, не куришь, не блудишь? – демонстративно сложил руки на груди. – Не напомнишь, кто после кальяна и шампанского трахался в прихожей, не дошёл до спальни? Ой, неужели это ты?.. Внезапно! – ударил по своей груди и коленям, будто в пляс вприсядку сейчас пустится.

«Эх, яблочко, да на тарелочке. Кому водку пить, а кому девочек».

– Заткнись! – Тину передёрнуло, словно в нечистоты наступила. – Уходи! – показала на окно.

– Не уйду, пока нормально не поговорим, – упёрся Олег. – И вообще, не уйду. Моей будешь. Уже моя. Понятно тебе? Говори, давай!

– Я всё сказала. Выхожу замуж за Митрофана после Успенского поста. На следующей неделе заявление подадим. Свадьбы не будет, он вдовец, а мне не надо. Он хороший человек, Олег. Уезжай.

– И

моё появление хорошего человека не смутило? – с нескрываемой ехидцей спросил Олег.

– Сказал, что всё, что нужно знать обо мне, он знает… – виновато проговорила Маська.

Она ещё и виновата.

Впрочем, кто?

Кто свалил, не сказав ни слова, кинул мятый клочок бумаги с невразумительным объяснением о женихе, с перечёркнутым словом «твоя»?

Ошибаешься, Масенька, моя была, есть и будешь!

– Почему ты выходишь замуж за Митрофана? – выдохнул Олег.

Оказывается, любить сложно, больно, трясёт от ярости, похоти и желания потискать, как котёнка, в одно и то же время. Диапазон чувств, как расстояние от Владивостока до Калининграда.

Хочется уйти нахрен, забыть, как страшный сон, а ты стоишь, как привязанный, гвоздями к полу приколоченный.

Тина помолчала несколько секунд, начала медленно говорить, с расстановкой, еле слышным шёпотом. Пришлось обратиться в слух, перебивать не посмел, боялся спугнуть.

Закроется на миллион замков, не выбьешь правды и под пытками. В такой атмосфере росла, что сдерживать эмоции, прятать переживания в себе для неё так же нормально, как для Олега пить кофе по утрам.

– В чём проблема, Мась? – после небольшого, но какого-то запредельного в своей нереальности рассказа, произнёс Олег. – Вот я, – показал он на себя пальцем. – Я – старообрядец, отец мой старообрядец, дед, прадед – все! Другого согласия, но разве это настолько важно? Поженимся и заберём Ангелину.

– Нельзя, – скривилась Тина. – Сам знаешь, нельзя…

Он, естественно, знал, но искренне, от всей души не понимал.

Человечество давно перешагнуло дремучие предрассудки. Существуют межконфессиональные, межнациональные, межрасовые, меж-чёрт-знает-какие браки. Один китаец вообще на бабе-роботе женился и ничего!

А здесь они – одной расы, одной национальности, одной конфессии – и нельзя. Толк другой, согласия разные?

Бред какой-то, честное слово!

– Ты вообще понимаешь, что тебе под Митрофана этого сраного лечь нужно будет? – прорычал Олег, дёргая себя с силой за волосы, чтобы очнуться, выбраться из этого кошмара.

Он просто спит после сборов. Собирался заехать к матери, забрать Финика, поговорить с отцом, после рвануть на выпускной к Тине, сделать предложение, но уснул.

И никак не проснётся.

– Он знает, что ты уже не девочка? – Олег прищурился, оглядел хрупкую фигурку перед ним, с ужасом думая, что вот эти плечики, ключицы, грудки с торчащими из-под тонкой ткани сосками окажутся под каким-то посторонним мужиком.

Митрофаном!

Где только имя такое отыскали? Был бы Серёгой обыкновенным.

Хотя – нет! На хер Серёг, туда же, куда Митрофана!

Маська – его. Тэ. Че. Ка!

– Знает, спрашиваю?! – рыкнул он, скабрезно усмехнувшись.

– Это просто решается – гименопластика! Раз – и ты девочка опять! – выплюнула в тон ему Тина.