Будешь моей
Шрифт:
– Давай, стреляй, только имей в виду, эти занятные бумажки уже на столе одного ва-а-а-ажного человека из большого-пребольшого кабинета. Мой труп найдут, с почестями похоронят, может к награде представят, посмертно, ага, – Олег чувствовал, как в грудь с силой упирается холодный металл. – А тебя посадят по совокупности лет на двадцать-тридцать, а то и пожизненно. Не понравится важному человеку в большом кабинете, что меня грохнули. Ой, не понравится… Тина! – позвал ещё раз. – Маська, собирайся!
– Ты спятил? – слетела по ступенькам Тина. Голубые
– Всё хорошо, – развернулся он спиной к оружию, посмотрел прямо на Тину, понимая, что Кушнарёв может выстрелить. Может! Загнанный в угол зверь способен на что угодно. И скорей всего выстрелит… – Водить умеешь? Помнишь, я учил? – бросил в руки Тины брелок от автомобиля. – Кнопка, педаль… Собирайся, папа больше тебя и Ангелину не держит. Комната снята на моё имя на полгода, потом сама… ты справишься Мась, обязательно справишься.
– Пап, убери, – Тина в упор смотрела на отца. – Не надо, папа. Я останусь, никуда не поеду, правда…
– Антонина! – гаркнул Кушнарёв. – Принеси документы Иустины и Ангелины. Уезжают они… – прохрипел он, сверля взглядом Олега.
– Не бери грех на душу, Лука Тихонович, – прошелестела подошедшая женщина.
По возрасту, внешности, видно, не старая. По уставшему взгляду, натруженным рукам, осанке – древняя старуха, уставшая жить миллион лет назад.
– Держи, Иустина, – сунула она в руки Тины цветной полиэтиленовый пакет. – Здесь всё, и телефон твой, и карточка… убери ружьё, – посмотрела Антонина на Кушнарёва. – Не спасёшься ведь… Убери, говорю!
Странно, но Кушнарёв отставил ружьё в сторону. Посмотрел на Олега устало, обречённо как-то, будто все скорби мира упали на его плечи, давили невыносимой мощью, терзали не только тело, но и душу, разрывали на мелкие кусочки, развеивая по ветру.
– Заберёшь её, дальше что? – проговорил он отрывисто, каркая каждый звук. – От тебя одна беременная, вторую на поводок посадишь? На две семьи жить станешь, детей в блуде рожать и растить?
– От тебя одна беременела, другая на поводке сидела, и ничего, справился. Смотри, какой румяный стоишь! – бросил Олег в раздражении.
– Иди Иустина, забирай Ангелину, не стану неволить, раз это твой выбор, – сказал Кушнарёв, вложив в местоимение «это» столько отрицательной коннотации, что передать словами не получится.
Тина вдохнула, как перед прыжком в ледяную воду, схватила за руку притихшую Гелю, повела к калитке. Олег пошёл следом, прикрывая собой спешащих.
Молился всем богам сразу, православным и нет, чтобы если не выдержит Кушнарёв, выстрелит, у Маськи хватило бы духу доехать до Кандалов.
Фёдор, Михаил помогут – никаких сомнений.
Это Олега выставили в воспитательных целях и подальше от неприятностей. Девчонок не бросят, какому бы согласию те ни принадлежали, какого бы толка ни были – помогут.
Кто ж Олежке – маминой, папиной сладкой корзинке, – виноват,
– Быстро в машину! – крикнул он, когда с грохотом захлопнулась калитка за спиной.
Подхватил оцепеневшую Гелю, запихнул на заднее сиденье, подтолкнул Маську под ягодицы, подсаживая на переднее, сам запрыгнул. С проворотом тронулся с места, шумом мотора пугая лесных птах.
Уф!
Звездец! Неужели пронесло?!
– А-а-а-а-а-а-а! – раздался истошный вопль Гели с заднего сидения. – А-а-а-а-а-а!
Олег резко обернулся. Геля вдавилась в дверь спиной, благо распахнуться та не могла. Финик, с другой стороны, вытащил глаза на вопящее нечто, впервые за полтора года собачьей беспечной жизни испугавшись.
– Это бес?!
– Это собака, зовут Финик, – быстро проговорил Олег. – Финик, свои! Сво-и! – повторил он несколько раз от греха подальше.
Пёс – есть пёс, очеловечивать опасно. От инстинктов, рефлексов, породных качеств никуда не деться.
Геля молчала с минуту, разглядывая Финика, который жалобно косился в сторону хозяина и, кажется, молился своим собачьим богам, прося избавить его от… от… чтобы это ни было.
Так-то понятно. Человечий ребёнок. Но зачем так орать-то? Смотреть так зачем? Он, между прочим, приличный пёс. У него паспорт имеется, сертификат о прививках, чего не скажешь об этой… вопящей.
Через минуту Ангелина сложила руку в двуперстие, приложила ко лбу Финика и трижды перекрестила, едва не заставив того пустить лужу.
Да-а-а-а, это не Василий из лётного клуба, к такому жизнь американского булли не готовила.
– Правда, не бес, – резюмировала Геля, глянув на Олега.
* Отсылка к роману «Двенадцать стульев» Ильи Ильфа и Евгения Петрова.
Глава 26. Олег
Обычно дорога на машине занимала трое суток с копейками. Олег гнал без остановок, ел на ходу что бог послал, преимущественно кофе, спал по паре часов на крупных АЗС или на окраинах посёлков и двигался дальше.
С девчонками так не выходило.
Ели в придорожных кафе, столовых или заправках. Опыт показал, что быстрее и беспроблемней именно на заправках. Геля таращилась на приборы общепита, как на воплощение ада на земле, запрет на скверну оказался вбит на подкорку, дорога же не то место, где стоило начинать социальную адаптацию. На автозаправках продавали горячие обеды в одноразовой таре – это девочка ела с чистой совестью.
Один раз ночевали в машине. Олег проснулся от того, что затекло всё тело, включая задницу и мизинцы на ногах. Судя по лицам попутчиц, они чувствовали себя так же, но стоически молчали. К следующей ночи выбрали ночлег заранее. Удалось выхватить два номера в отеле с удобствами на этаже – неплохо, в общем-то.