Будни банкира
Шрифт:
– Выпить дважды?
– Нет, нужно что-то другое...
Внезапно Жорин взгляд сверкнул озарением:
– Ты спасёшь ему жизнь.
Глава тринадцатая
Пулемётная очередь пропорола аэроплан.
Полетели ошмётки фюзеляжа, двигатель закашлял, потянуло дымом.
Неимоверным усилием Бричкин
Из мотора рвалось пламя, движок хрипел.
"До своих не дотяну", - отчётливо понял Бричкин.
Он направил машину вниз.
Поле, небольшое картофельное поле, зажатое меж оврагом и редколесьем, рытвины, неровности... искать более подходящее место посадки просто некогда, - плюхнулся с высоты.
Подскакивая на кочках, аэроплан покатился по земле. Как в страшном сне, неумолимо, приближался край оврага, поросший кустарником, ближе, ближе, ух! Будто брадобрей погрузил свою стрекочущую машинку в давно нестриженную шевелюру, аэроплан сунул пропеллер в зелёную гущу и остановился на самом краю обрыва.
Бричкин заглушил мотор и, не выбираясь из кабины, огляделся.
Чёрт! Из редколесья вылетели на рысях с десяток конных.
Уланы! Баварцы!
В овраг и попытаться уйти? Принять бой?
Бричкин не успел опомниться, как кавалеристы были уже совсем рядом. Хрипели разгорячённые скачкой кони, сверкали сабли, бешеной злобой горели вражьи глаза.
Секунда, другая, всадники окружили аэроплан.
– Вот и всё, - осознал Бричкин, нащупывая в кармане штанов браунинг.
И тут из кустов внезапно и веско затарахтел пулемёт.
Будто сама смерть косой прошлась по нападавшим, будто ангел божий махнул мечом.
Как бог войны, огромный, стремительный, выскочил из ниоткуда детина с револьвером в руке: Бах! Бах! Бах! мгновенно закончил дело.
– Эй, авиатор, ты как?
– обернулся детина.
– Юрик?
– Саня?
... пили в блиндаже спирт, кляли войну, вспоминали вьюжный вечерок у Ишимовой, сестёр Аксаковых, господи, как давно это было... расстались утром, до завтра, на долгие три года...
В четверг этой сумасшедшей недели, спустя три года беспрерывной кровавой бойни и хаоса, на перегоне между Иркутском и Благовещенском, на богом забытом разъезде, с точностью дежавю:
– Юрик, ты?
– Саня?
Пили коньяк, пили ханжу, дым в потолок штабного вагона, кляли войну, кляли царя, кляли большевиков...
В ночь на пятницу я уже разгружал вагоны, десять теплушек на богом забытом разъезде.
Эшелон укатил на восток, к неизбежному, увозя в деревянных ящиках камни и кирпичи, а я, как проклятый, разгружал вагоны: золото, золото! золото!!!
По колено, по пояс в снегу, километры таёжным беспутьем... план был такой: сгрузить добычу в укромном местечке, а потом без спешки
По колено, по пояс в снегу, километры таёжным беспутьем, - устал и намёрзся страшно.
Зато за результат не стыдно.
Валерия Алексеевна Непогодова, Жора, весь наш бомонд столпились вокруг моего письменного стола и благоговейно взирали на горку металла, высившуюся над столешницей.
Первый мешок драгоценного груза, благополучие и процветание на поколения, золотой запас страны.
– Может, ещё одну ходку?
– спросил неугомонный Жора, с чувством непреодолимого сладострастия оглаживая монеты.
– Побойся бога, начальник! Всю ночь тяжести на морозе тягал. Руки-ноги отваливаются. И вообще у меня сегодня встреча с любимой девушкой. Требую отгул.
– Ну, хорошо, хорошо, не ершись, - сладко заворковал Немочка.
– Отгул, так отгул.
Однако глядел он при этом не на меня, а на Валерию Алексеевну.
Шефиня милостиво кивнула и изрекла с несвойственным ей благодушием:
– Заслужил...
– Но в понедельник, как штык, на работу, - строго сказал Немочка, напомнив кто тут кому начальник.
Ах, Жора-Жора, хороший и добрый парень, если б ты знал, чем икнётся твоя доброта.
Если б мы все знали...
Глава четырнадцатая
С глаз долой, из сердца вон, - не знаю, что имел в виду русский народ.
Видимо, слухи о его мудрости сильно преувеличены.
Будто и не было недельной разлуки... Мария-Терезия бросилась мне на шею, чмок! чмок! влепила два поцелуя в щёки.
И в уста жаркий и влажный:
Чмок!
Как поршни в движке болида, бешено заколотилось моё сердце.
Безмерное счастье охватило меня.
Об одном я жалел в эту минуту: что не завалялось в кармане колечка. Золотого кольца в коробочке из красного бархата, - это выглядело бы эффектно:
Стать на колено, сказать: "Выходи за меня".
Эх, Юрик... ну что бы тебе не подумать об этом заранее, не посетить ювелира, не заучить на память шедевр чувственной лирики... а так...
Со скоростью мощного суперкомпьютера я перебрал весь имеющийся в наличии запас поэтических строк.
Ничего подходящего.
Оторвали Мишке лапу?
– бред.
Идёт бычок, качается?
– сага о тренажёрном зале, а не признание девушке...
Отчаявшись впечатлить Марию-Терезию рифмами, я решил изъясняться прозой.
– Как дела?
– повёл я беседу, не мудрствуя.
– Отлично!
– сказала она.
– Ухожу в монастырь.
– В какой ещё монастырь?
– ваш покорный слуга опешил.