Бухта надежды. Испытание прочности

Громова Галина

Вообще, бабульки в деревнях – это просто феномен постсоветского пространства, не поддающийся логическому объяснению. Потому как хоть и говорят они на разных языках, которых было множество в стране Советов, но повадки у всех обладали просто поразительной одинаковостью, словно всех гражданочек старше пятидесятого года рождения, клепали на одной фабрике по единым стандартам и со схожими ТТХ [13] . Еще и на соответствие госстандартам потом проверяли.

Ни в одной европейской стране так такого феномена не наблюдалось. Это только наши старушки могут обладать информацией, о которой горсправке только остается, что мечтать и тихо завидовать, или иметь расширенную сеть информаторов, докладывающих обо всех

изменениях, происходящих в районе, в виде таких же говорливых подружек из КГБ [14] .

13

ТТХ – тактико-технические характеристики

14

КГБ – Комитет Галдящих Баб

Да и вообще, бабульки у подъездов и домов это не просто нештатный пост наблюдения, это еще и блюстители нравственности подрастающего поколения. Под пристальным взглядом добровольных помощников следственных органов в цветастых платках с бахромой, завязанных в крепкие узелочки, и с чинно сложенными сухонькими ручонками на выцветших передниках, ни один мужик незаметно не гульнет налево, или ни одна молодуха не поглядит в сторону чужого мужа. Даже если все будет делаться под покровом глубокой ночи, весть о похождениях подозреваемого тут же разнесется по всем окрестностям со скоростью свиста. И мало того, что разнесется, так еще и прирастет новыми подробностями, о которых, в принципе, сам подозреваемый и уличенный в безнравственном поведении и знать не знает.

Федор, даже не подозревая, на какие рассуждения он подвигнул Серегу, отвернулся к окну, делая вид, что рассматривает окрестности. 

9 АПРЕЛЯ

10.00. Медблок Казачинского гарнизона.

Анна Митрофанова

Помимо своего непосредственного рабочего места в гинекологическом отделении (если это можно было назвать отделением), Аня так же подрабатывала в приемном покое. Ну как подрабатывала? Брала дополнительные часы, чтобы как можно меньше оставалось свободного времени. Свободное время сейчас для нее было хуже пытки – в голову сразу же начинали лезть мысли, претендующие на премию Дарвина, и не имеющие никакой практической полезности…

Да и работы в медицинском блоке сейчас было много: составить картотеку по пациентам, провести ревизию всех лекарственных препаратов, что остались в бывшей санчасти бригады морской пехоты, и тех, которые поисковые группы привозят из города. Пока в гарнизоне царила суматоха и неразбериха, но постепенно она сменялась на железную воинскую дисциплину. И Аня прекрасно понимала, для чего это все делается, что без этого толка не будет. Уже несколько раз в палаточном лагере, где все еще оставались люди, не нашедшие себе места в новом мире, возникали драки, доходящие до поножовщины. Пострадавших отсылали в медблок, а зачинщиков наказывали, отправляя их на общественные работы по уборке улиц или разбору строительных материалов. Пока еще не были приняты единые законы для всего гарнизона со сводом правил и наказаний за их нарушение. Но негласное правило все же существовало: за убийство и воровство расстреливали, не давая второго шанса.

Приходилось не только постоянно самосовершенствоваться, но и разрабатывать пути оптимизации распределения труда. Доходило даже до того, что приходилось с нуля разрабатывать бланки медицинских карточек, не говоря уже о их заполнении. Конечно, компьютеры в этом очень помогли – все же не от руки каждую табличку рисовать, как приходилось до того, как монтажники-электрики возвели ветряки на мысе. А учитывая сильную ветреность последних дней, с электричеством в гарнизоне проблем не было. А ночью и вовсе штормило. Да так, что Аня

боялась, что шифер с крыши снесет напрочь… Вот уж было веселое дежурство – поспать совсем не получилось, а тут еще и у одной старушки, что пару дней назад слегла, обострение случилось… пришлось бежать помогать дежурной медсестре бабульку успокаивать. А бабца, не смотря на всю свою субтильность и тщедушность, оказалась не робкого десятка – грозилась на медсестер пожаловаться чуть ли не самому главмеду, а если не поможет, то написать министру здравоохранения, за то, что не хотят ей ставить капельницу и вообще чуть ли не умирать здесь оставили. Все увещевания, что министерства нынче не функционируют, а со здоровьем у бабули все нормально и завтра она будет выписана, проходили мимо ее ушей. Бабулька настаивала, что находится в предсмертном состоянии, и вот-вот отдаст Богу душу. Хочет ли Бог принимать столь щедрый подарок оставалось тайной за семью печатями.

– Ага, как же… умирает она… - тихонько прошипела дежурная медсестра, чтобы бабка не дай Бог не услышала, иначе риск нового концерта резко бы увеличился. – она еще всех нас переживет.

– Что-что ты говоришь? – все же что-то уловила старуха, проскрипев своим старческим голосом. – Умираю, говоришь? Умираю!!! Врачи-коновалы! Довели… а у меня давление и сердце, и рука отнимается…

Бабка причитала так, что даже умудрялась перекрикивать гром, который то и дело грохотал за окном. В такие моменты она немного затихала, быстро-быстро крестилась и вновь начинала поднимать бучу, жалуясь то на криворуких медсестер, то на врачей-убийц. Да и вообще в бабке умерла великая актриса – так эмоционально и душевно причитать, затрагивая струны нежной медсестринской души, получалось у немногих.

– Бабушка, да успокойтесь, - пыталась образумить пациентку Аня, но бабку несло по накатанной, кругу по четвертому. – Никто не умирает, давление у вас в норме как для вашего возраста, анализы тоже проверили. Вы здоровы!

– Как это здорова?! – оторопела от такого заявления старуха, удивленно уставившись на Аню, даже перестав причитать на какое-то время. И старческие губы уже не тряслись, и сердце уже не колотилось… даже слезы вмиг высохли. – А давление?

– В норме. Сто десять на семьдесят – хоть в космос отправляй. Гагарин обзавидовался бы.

– А сердце? – сделала вторую попытку бабка, подозрительно глядя на Аню. Мол, что ты мне тут, молодуха, рассказываешь? Я лучше знаю, от чего я умираю.

– Отлично. Во! – продемонстрировала оттопыренный большой палец Аня.

– А? А… - бабка пыталась вспомнить, что же ее еще могло беспокоить. И, наконец, вспомнила. – А еще у меня склероз! Точно-точно! Я только что вспомнила!

Дежурная медсестра еле сдерживала смех, отвернувшись к стенке, чтобы не спровоцировать старуху на новый круг оперетты «врачи-убийцы».

– Правда, я пью таблетки от склероза. Мне внучок Ванечка купил, - похвасталась старушка, вмиг заулыбавшись от приятных воспоминаний.

– Какие?

Бабулька с истеричным типом личности задумалась, безмолвно зашевелив сморщенными губами и, наконец, изрекла:

– Розовенькие такие... нет, розовые это от диабета, а от склероза или беленькие или желтенькие... нет, желтенькие муж пьет... Хотя... знаешь, деточка, у меня катаракта, я цвета почти не различаю...

Аня молча выслушала всю эту тираду, не забывая вовремя кивать, а бабулька продолжала перечислять свои болячки, коих за семьдесят лет скопилось немалое количество.

– А еще у меня тревожность и бессонница…

– Тревожность? – демонстративно с придыханием переспросила Аня, с удовольствием отмечая испуг в близко посаженных глазах с катарактой, которой там и близко не было. – И бессонница? О… Мне нужно посмотреть в справочнике медицинском…

– А что такое, дочка? – тут же переменилась бабка, заискивающе улыбаясь и заглядывая в глаза. – Что-то сурьезное? Я помираю, да?

– Вы идите в свою палату, а я сейчас… Проверю свои подозрения, проконсультируюсь с высококвалифицированным врачом и приду к вам. Елена Петровна, - позвала Аня вторую медсестру, всячески стреляя глазами, чтобы та подыграла, - пройдемте со мной.