Буря кристаллов
Шрифт:
— На месте.
Ерунда, безделица. В них даже не стреляли, по касательной прилетело. Но в ответном взгляде Мози читался испуг и облегчение. Только начали, а уже взвинчены до предела. Неужели к такому можно привыкнуть?
— Двести пять, оператор, прием. Люди у нас. Объект зачищен, — с трудом проговорил он. — Запрашиваю следующую точку.
— Оператор, двести пять, принято. Следуйте за трассерами.
И они последовали. Сначала был еще один жилой дом, из которого вытащили забившееся в подземное помещение, но совершенно невредимое семейство. Следующим оказалось нетронутое, испещренное рельефами красноватое здание.
Крейсер над городом, злые, беспрестанные вспышки южной линии защиты и появившийся на панели обратный отчет не давали ни единого шанса на спасение Мехико. Время его жизни истекало. Многие эпохи этого, казалось бы, вечного города сочились быстрым песком сквозь сжимающийся кулак войны. Нынешний Мехико уже не будет существовать. Представить такое сложно. Тем более — принять. Неконтролируемо мелькала мысль, что достаточно сморгнуть с глаз картинку, перенастроить сознание, и все, что происходит, исчезнет, как морок. Но уходящие в смерть города — не морок. История стерла многие. Хотя люди их возрождали с упорством и точностью термитов.
Упавший тысячу лет назад астероид стер с Земли почти все города Европы. Роковая ошибка, какие часто допускает человечество. Сначала из-за отсутствия тотальной системы отслеживания небесное тело не заметили. Заметив, не поверили в угрозу. Потом закрытые стеной отчуждения, поделившие космос и ненавидящие друг друга государства античности долго и со скрипом обсуждали варианты действий. И в конце концов, стало поздно пытаться его отклонить. Всего-то и нужно было: вывести на среднюю орбиту мусор, отправить на стандартных двигателях в сторону астероида, да закрутить вокруг орбиты. За неделю бы такое вращение отклонило угрозу от Земли на пятьдесят тысяч километров. В худшем случае по Луне бы шандарахнуло. А так двадцать процентов населения планеты как не бывало. Больше других пострадали потонувшие в согласованиях европейцы — куда, когда, с кем эвакуироваться, и нужно ли вообще бежать от неумолимой судьбы. С китайцами, как обычно, ничего страшного не случилось. Каждый взял по команде три помидорки и, не выясняя причин, обстоятельств и отношений, отправился в горы.
На голубой планете людям все кажется вечным и незыблемым. Иллюзии мотылька, живущего короткую ночь. А правда в том, что на фоне утробы космоса, даже крокодилы, акулы и психопаты — все сплошь умницы и красавицы. А военные, расовые и политические разборки античности — вообще дремучий бред, достойный узколобого неандертальца. Вот тебе, из кармана далекой галактики вывалилась груда каменюг, и, казалось бы, вечная цивилизация Земли на грани исчезновения. Пусть даже в фейерверке убийственных энергетических выбросов, лазерных, ядерных, да каких угодно.
Священника Здвински лично заволок на платформу. И на исходе миссии их бросили в лютый кошмар. Какой-то рухнувший Крайслер-билдинг. Десять лет назад Ларского позабавила эта история — восстановить древний нью-йоркский небоскреб, но не как памятник, а жилой комплекс из камня и металлопластика для любителей духа прошлого. Видимо, и здесь соорудили нечто подобное. И теперь спасатели, как мухи, облепляли хаос черных провалов, разломанных
Проблесковые огни, багровые всполохи фасеточных отражателей едва прорывались сквозь сплошную серую пелену. Лишь пару раз кинжальный удар ветра очищал видимость. Но, впрочем, это не имело большого значения. Труженики-дроны устойчиво передавали информацию на все носители. Экраны машин и шлемы скафандров выдавали любую детальную картинку. Расстояние, температура, параметры, как выглядело здание до удара и где самые неустойчивые места. Было в этом что-то безумное: смерть, ранения, мечущиеся во тьме фигуры и сухие цифры, бесстрастные комментарии оперативной системы.
— У нас внизу сплошное мясо, — орал Здвински. — Запускаем ковш и готовьте чертов пылесос.
— Поднимай по одному с самых тяжелых, — встрял Сиу Джун.
— Да я откуда знаю, кто самый. Тут не люди — одни кишки!
— Глазами, сержант, пользуйся. Где меньше эстетики, там и работайте.
— Эстетика, твою мать!
Кто-то разразился крепкой матерной тирадой. А Ларский в который раз подумал, что китайцы смотрят на жизнь из параллельной реальности.
Жестоко травмированных, обожжённых, расплющенных вырезали сразу с кусками камня. Роботы окружали ковш-сетку и выжигали неорганику по максимуму. Полицейские подводили рукав, на жаргоне пылесос, и он сам затягивал тело внутрь платформы. А там, вдоль туннеля, метался мелкий сухонький Сиу Джун. Если возможно, увеличивал временной горизонт выживаемости. Хотя бы на час. Чтобы полутруп дотянул до госпиталя. Если нет — автоматика консервировала в капсулу условно погибшего.
Пятой была женщина, нет, скорее девушка. Тонкое запястье висело на расплющенной мешанине костей. Длинные медные волосы чудом не пропитались кровью, хотя черт лица не разобрать, но и даже представлять не хотелось. Не похожа на Лизу. Жена подстриглась, лоскутную юбку сроду бы не надела, и коленка у нее была более округлой. Хотя коленка ли то, что подмято под грудную клетку?
— Какие у нее шансы?
В облаке распыленной аэрозоли Сиу Джун разворачивал над телом виртуальную матрицу.
— Горизонт семь минут, — ответил будто хотел порадовать, затем погрузился в себя и забормотал: — Как же так, подбородок ниже грудины отпал. Сейчас соберем, переставим, печень с селезенкой распечатаем и станешь почти красавицей.
Хирург двигался, как в ритме танца, и после каждого жеста в густом облаке под перемещающейся вакуумно-силовой пластиной поднимались кусочки тела. Кости и органы собирались, словно перепутанный пазл, по матрице-подсказке. Соединить, склеить, вырвать у смерти час и бережно отправить раненного в хвост платформы.
Врачи всегда казались Ларскому колдунами, а внутри искрящейся аэрозоли и выглядели таковыми. Умирание — это полное исчезновение информации из клетки. Поэтому особый состав, внутри которого работал Сиу Джун, поддерживал еще живые клетки, их электрический обмен, хранил информацию. Но в переливающемся облаке все казалось чудом. "Эстетика — это жизнь", — усмехнулся Ларский и уставился на руины, от которых отплывала новая сетка с обгоревшим телом. За ним над очередным ковшом уже трудились манипуляторы. А дальше кто-то из парней тащил на себе едва живого, но целого мужика.