Были два друга
Шрифт:
– Ты не догадался известить хотя бы телеграммой, - сказала она.
Дети по- прежнему стояли в сторонке, притихшие, даже испуганные.
– Наташа, Вова, папа приехал!
– сказала Надя, стараясь зажечь их своей радостью. Вовка надул губы, повернулся и убежал в комнату, следом за ним помчалась и Наташа, волоча по полу плюшевого мишку.
– Ну вот!
– раздосадованно сказал Василий Иванович.
Рассерженный, хмурый, кивнув на ходу тете Варе, он вошел в кабинет. От бессонной ночи у него болела голова, и все его сейчас раздражало. Надя вошла следом за ним. Он даже не поцеловал ее.
– Ты
Василий Иванович провел ладонью по ее мягким белокурым волосам, по округлым плечам. Она подняла заплаканное лицо, посмотрела на него. И Василий Иванович по ее взгляду понял: она все простила ему. В душе пробудились светлые чувства, и ему вдруг стало хорошо, радостно в своем доме, в своей семье.
– Надя, родная, прости.
– Он наклонил голову и поцеловал ее. И странно, губы ее сейчас показались пресными, безвкусными.
– Вот и хорошо. Кто старое помянет… - говорил он потеплевшим голосом, искренне веря своим словам. Мягкий ласковый характер Нади, ее честность, чистота всегда покоряли его. И снова, в который уже раз, Василий Иванович поймал себя на мысли, что в нем живет два человека: один мелочный, подленький, лживый, другой добродушный, честный, отзывчивый.
– Сейчас приготовлю тебе ванну. Может, перекусишь чего-нибудь?
– говорила Надя. Она радовалась, что примирение состоялось просто и легко, что она простила ему все…
– А я вам подарки привез, - сказал Василий Иванович.
– Ты у нас умница! Устал с дороги, видно, ночь плохо спал.
– Надя поднялась на носки и поцеловала его.
С приездом мужа Надя воспрянула духом, на глазах у всех она преобразилась. После того, как Василий Иванович попросил у нее прощения, с души будто свалился тягчайший груз. Она не упрекала его за прошлое, не требовала от него клятв, она верила его порядочности, потому что любила. Она теперь будет все делать так, чтобы для него дом, семья, жена были не чем-то обыденным, привычным, а радостью, святыней. Надя понимала, что замужние женщины часто незаметно для себя опускаются, перестают следить за собой, полагая, что муж должен любить их по обязанности. Они наряжаются только тогда, когда принимают в доме гостей или идут в общество. А о муже не заботятся, дома ходят в старых платьях, в шлепанцах на босу ногу, с непричесанными волосами. Не потому ли мужчин всегда привлекают нарядные, свежие, веселые женщины, что своя жена дома неряха? И хотя Надя всегда и во всем была аккуратна, больше всего ценила опрятность и чистоту, однако наряжаться не любила. Но если Василий хочет, чтобы она модно одевалась, носила серьги, кольца, она готова и на это. Любовь делает женщину красивой, изобретательной, добродетельной, но иногда и ослепляет ее.
Василий Иванович тоже не мог не оценить перемену в жене. Он всегда давал ей понять, что это в его вкусе, и Надя радовалась этому. Она в свою очередь замечала, что он по приезде из Москвы стал другим: не ворчал, не капризничал за обедом, не шумел на детей, когда они резвились в доме, не косился на тетю Варю.
– Ты, деточка, цветешь, - сказала как-то тетя Варя, загадочно ухмыляясь.
– Не будь только слишком доверчивой.
– Как же можно без этого?
– Не только можно, а
Да, она верила мужу и радовалась, что он снова стал внимательным, заботливым и чутким. И если с его стороны иногда прорывалась некоторая отчужденность, холодность или сухость, Надя считала это остатком прежних их испорченных отношений. Со временем все сгладится. Она уже не спрашивала, куда он уходит по вечерам, почему иногда задерживается. Она радовалась, когда утром видела Василия за письменным столом. Прав был Николай, когда советовал не судить жестоко мужа.
Правда, один раз Надя очень обиделась на него. Это было вскоре по приезде его из Москвы. В городе давно были вывешены афиши о предстоящих концертах эстрадной артистки Валентины Светозаровой. Надя давно никуда не ходила, и ей хотелось побывать на первом концерте. Она сказала об этом Василию Ивановичу.
– Сегодня, Наденька, не могу. У меня срочные дела. Пойдем другой раз. Хорошо?
– ответил он.
– Хорошо. Пусть в другой раз. Только ты не задерживайся, пожалуйста, - попросила она.
А на другой день, убирая в его кабинете, Надя на письменном столе нашла программу концерта. «Неужели он был на концерте без меня?» - встревожилась она. Но это вскоре было забыто.
Время шло. Дни в семье Тороповых держались безоблачными, как дни установившейся весны.
Потом Надя начала замечать, что тетя Варя как-то странно поглядывает на нее и вздыхает, что-то, видно по всему, скрывает от нее. Надя не хотела спрашивать, боясь чего-то.
Однажды Василий Иванович задержался допоздна. Надя в своей комнате занималась. Вошла тетя Варя.
– Все учишься?
– спросила она, стоя возле двери.
– Учусь.
– Надя устало улыбнулась. Ей хотелось спать, но она решила дождаться Василия.
– Учись, учись, деточка. Может, оно пригодится в жизни, - многозначительно проговорила тетя Варя.
– Я давно замечаю, что вы что-то хотите сказать мне.
Старушка пожала плечами.
– Много будешь знать, скоро состаришься.
– К чему это вы, тетя?
– Надя вдруг насторожилась, на сердце стало неприятно, тоскливо, в голову снова хлынули мутные мысли.
– Так просто.
– Я не понимаю вас. Вы говорите какими-го загадками.
– Ты, деточка, многое не понимаешь, - ответила тетя Варя.
– Может, оно и к лучшему.
Этот разговор разбудил в Наде неясные тревоги. Сейчас она, как никогда, дорожила душевным спокойствием и порядком в доме. Иногда ей казалось, что возле дома уже бродит новая беда. Надя не была суеверна, но предчувствие заставило тревожно биться сердце.
– Что вы скрываете от меня?
– спросила Надя, испуганно глядя на тетю Варю.
– Ты веришь своему, наряжаешься ради него, а он… В груди Нади что-то оборвалось, боль железной лапой стиснула сердце.
– Что он?
– одними губами спросила она.
– Эх, Наденька! Деток имеешь, пора вроде бы и женщиной быть. Твой-то с артисткой путается.
У Нади расширились глаза, и вся она сразу завяла.
– Вы что?!
– Все судачат об этом. То с директоршей шашни водил, а теперь с певичкой. Он-то, говорят, из Москвы ее привез.
– Старушка вздохнула, помолчала.
– У меня и раньше не лежала душа к нему. Привыкнет собака за возом бегать, она и за санями бежит.