Было записано
Шрифт:
— Теперь ты спокоен?
— Тома, пойми, все равно до конца спокойным я не могу быть.
— Почему?
— Потому что я пока не вижу выхода из этой ситуации.
— Почему?
— Потому что Чернышев обложил меня флажками. Сделал так, что я не могу опять выбиться в офицеры. И что теперь? 25 лет в солдатах? Или если куда пошлют, то мне придется отчаянно рисковать, чтобы вернуть былое. А тут, кто его знает, или верну, или останешься вдовой. Вот почему я тебе говорил про развод.
— Больше не говори никогда. С этим мы решили. А с
— Нет! К таким людям можно кинуться в ноги лишь один раз. Или просто ждать, пока сами предложат.
«Что-то думается мне, что не предложат. Неправ Булгаков, ой, неправ. Не ждите милостей от царей — вот это точнее».
Тамара приняла мою логику. Спросила о другом:
— Мне Рукевич сказал, что этот флигель наш. Это так?
— В смысле? Ты о чем?
— О том, что я перееду сюда. Буду рядом…
— Нет! — на моей памяти я второй раз стукнул кулаком по столу. Вернее, по стене, поскольку лежали в кровати.
— Но, Коста!
— Тамара! Не обсуждается! Я не говорю про развод, ты не говоришь про совместное житье здесь. Не позволю! Поняла?
— Да! — тихо произнесла жена.
— Не слышу!
— Да, муж мой, поняла!
— Так-то лучше!
Тамара перевернулась на живот.
— Ты чего?
— Подумала, может, хочешь отшлепать! — хохотнула.
Я начал гладить её, радуясь, что так удачно завершил разговор, проявил характер… И опять попался.
— Ты должен стараться, Коста! Ты должен найти выход из этой ситуации.
— Знаю, любимая.
— Нет, любимый. Ты не все знаешь, — Тома с улыбкой закрыла глаза.
— Чего я еще не знаю, — моя рука застыла, перестав гладить её спинку.
— Ты не знаешь того, что я беременна!
Глава 10
Коста. Манглис-Дарьяльское ущелье-Малая Чечня, январь-апрель 1841 года.
Проводы получились скомканными и суетливыми. Из-за меня, конечно. Новость о том, что скоро я стану отцом выбила почву из-под ног, заставив забыть обо всем на свете. Думая об этом все время, я не знал, за что хвататься и, в общем, только мешал Тамаре и Бахадуру. Путался между ног. Взявшись за что-то, зависал. Тамару это изрядно веселило. Да и Бахадур не скрывал усмешки. Наконец, Тома просто схватила меня за руки, усадила на стул и приказала с него не вставать, пока она прибиралась во флигеле.
Когда я подхватил её, чтобы усадить на коня, завис опять. Тома болтала ножками по воздуху, терпеливо ожидая, когда же я уже посажу её на седло. А я заволновался.
— Что еще? — спросила жена.
— Как же ты столько времени проводишь на лошади? — спросил я, уже начиная дрожать.
— А что такого?
— Так ты растрясешь все там! — я глазами указал на её живот.
— Милый! Успокойся уже! — Тамара похлопала меня по плечу, призывая все-таки перестать держать её в подвешенном состоянии.
Я последовал её просьбе.
— Во-первых, срок совсем небольшой. Во-вторых, не я первая, не я последняя.
— Да мне плевать на остальных… — пришлось тут же осечься, поскольку Тамара грозно посмотрела на меня. — В том смысле, что…
— Да, любимый, я понимаю. Ты волнуешься. И ты опять сделал меня счастливой. Даже зная тебя, я не ожидала такой реакции. Но, прошу тебя, успокойся, возьми себя в руки. Сейчас — это самое важное. У тебя впереди всего восемь месяцев, чтобы решить свои проблемы и выбраться отсюда! Вот что тебе должно сейчас больше всего волновать. И не просто выбраться, а выбраться живым и здоровым. А обо мне не беспокойся. Со мной рядом столько людей, которые позаботятся обо мне, что у тебя не может быть никаких поводов для страхов. Разве не так?
— Да, любимая, так! — я, как школьник, стал загибать пальцы, перечисляя всех этих людей. — Бахадур, Микри, Миша…
— Коста! — Тамара рассмеялась. — Я жду ребенка. И не хочу, чтобы мой муж перестал быть сильным и храбрым мужчиной и тоже превратился в ребенка. За двумя сразу я не услежу. Все! Соберись и возьми себя в руки!
Я кивнул. Подошел Бахадур. Обнялись.
— Она права! — доложил он мне. — Будь мужчиной. За неё не волнуйся. Обещаю, что глаз с неё не спущу.
— Спасибо, друг!
…Долго махал им вслед. Пытался унять дрожь. Пока не получалось.
«Легко сказать — возьми себя в руки! Даже в тот день, когда я разлепил глаза на грязной земле под аркой в Стамбуле, я не чувствовал себя таким растерянным и испуганным, как сейчас. Правда, тогда, кроме страха, недоумения, растерянности, ничего другого не испытывал больше. А теперь я, хоть и дрожу напуганный, а только при этом думаю, что нет человека счастливее меня в эту минуту! Хоть и положение — аховое! И все равно!»
— Коста! — раздался насмешливый голос Рукевича позади.
— А? — я обернулся.
— Кому ты машешь? — спрашивал уже Малыхин.
И он, и Рукевич широко улыбались. Я посмотрел на дорогу. Тамары и Бахадура уже не было видно.
— И давно я так? — спросил.
— Да уже минуты две!
— Задумался. Спасибо, друзья, что уступили флигель.
— Мы же говорили тебе: он — твой, если тебе и Тамаре так будет угодно.
— Спасибо! Пока нет надобности, — я кивнул. — Пойду!
Шел, продолжая размышлять.
«Тамара права! О ней не стоит так волноваться. Круглосуточный присмотр за ней обеспечен. А вот мне пора взяться за ум! Тут все просто: игры закончились. Тут другой уровень ответственности. Отец — это теперь моя главная должность и мой главный чин. Любишь кататься, как говорится. Не испугался. Зажил полной жизнью в этом времени, будь любезен — отвечай. Сыну не нужны будут твои объяснения про сложную политическую ситуацию, подковерные игры, плохих генералов. Ему нужно будет, чтобы ты его кормил, поил, одевал, воспитывал. Стоп! Как — сын?!»