Было записано
Шрифт:
— Молчите, Константин Спиридонович! И без вас тошно!
А мне-то как тошно! Когда еще представится случай принять участие в жарком деле?! Надежды таяли быстрее весеннего снега в горах.
— Барабанщик! — резко бросил ротный. — Стучать «Отбой».
Отряд Нестерова, не приняв боя и погубив плененных женщин, возвращался в Назрань.
Военный министр получил победную реляцию, и подполковник Нестеров стал полковником.
[1] Лишь в 1844 г. был издан именной указ о замене освобождённым от телесного наказания шпицрутенов на тюремное заключение, арестантские роты или ссылку в Сибирь и на каторжные работы
[2] Увы, проституция и торговля собственными женами — распространенное явление в гарнизонах того времени. В приказах по Эриванскому полку 1830–1840-х гг. то и дело встречается: такой-то наказан за склонение жены к разврату, за организацию притона. Командир полка часто назначал розги уличенным в разврате солдаткам в присутствии всех женщин слободки. До 200 ударов!
[3] О скоростных маршах русских батальонов на Кавказе ходили легенды. Отдельные соединения могли преодолеть за сутки до 50 верст. Причем, не отставая от конницы.
Глава 11
Вася. Грозная — дорога на Пятигорск, апрель 1841 года.
— Ать-два, левой! — вопил Вася.
Унтер-офицер Девяткин вел отряд изможденных куринцев в Пятигорск восстанавливаться после ранений. Солдаты помалкивали: дурачится унтер — и пусть его!
«Левой» особо загребать было почти некому. Команда инвалидов шествовала — а вернее, ползла — по ставропольской степи на телегах в направлении пятигорского госпиталя для нижних чинов. Иногда брела пешком. Царь-Государь, заботился о своем «мясе», брошенном на съедение кавказским «волкам». Был, был в Пятигорске солдатский госпиталь. Шли своим ходом или подвозили на скрипучих арбах покалеченных, израненных наших с вами предков, загнанных на Кавказ исполнять волю царя-батюшки!
Пятигорск — странное место. На кой ляд некий умник вообразил, что там рай?! Но — вообразил! Не успели черкесские пули остыть в крутых склонах горы Машук и улеглась пыль из-под копыт набеговых «кабардинцев», вся пресвященная Россия — и не пресвященная иже с нею! — бросилась лечиться от всех болезней в главном спа-городке необъятной империи, неожиданно ставшим очень-очень модным.
Вылечилась? Кто ж его знает? Неоднозначные эффекты выдавала местная водичка, рвущаяся с шипением сквозь камни! Зато — место силы! Больших денег! Или возможностей, связей и сложносочинённых союзов! Те, у кого масло в голове, а не только одни гешефты насчёт поставок спирта казне или армии — престарелых рекрутов, бросились пристраивать своих дочерей в выгодных браках за лихими офицерами-кавказцами. Это сейчас они, эти почти безусые юнцы, хвалятся крестами, своей бесшабашностью, кинжалами, добытыми в кровавых схватках. Острят, упражняясь в эпиграммах, танцуют, дурачатся, режутся в карты. А пройдут годы, и из этих ухарей вырастут такие… Такие полковники! Такие председатели дворянских собраний!
Господа из больших и малых городов и весей России, одуревшие от перспектив, которые таил в себе Кавказ, или просто желавшие удачно пристроить дочку, собирались тут, в Пятигорске, в поисках «ну очень перспективных» женихов. А меж них, этих «очень важных дворян», шныряли изуродованные свинцом, сталью, малярией или цингой бедные солдатики, стараясь не попадать на глаза господам. Кавказцы иного рода! Серые шинели. Куринцы, тенгинцы, навагинцы, простые линейцы. Потерявшие здоровье во славу Империи.
… Когда Дороховский — конечно, не Лермонтовский! — отряд был расформирован, Вася вернулся в родную роту резервного батальона. Дело ему быстро нашлось. В декабре прибыло пополнение. Сотни солдат и унтер-офицеров. Граббе в погоне за славой ополовинил потерями Куринский полк. Военное министерство добавило перчику. Пыталось дирижировать военными действиями с помощью курьеров и слало пополнения. В дополнение к двум сотням белевцев, подтянувшихся в июне, к полутора тысячам, прибывшим в августе, в декабре 1840-го прислало сводный батальон из кременчугского и алексопольского полков, но и дёрнуло под полтысячи коренных куринцев в новообразованные линейные батальоны. Поплыл полк. Вася еле удержался в Грозной, задействовав все свои связи. Спасли навыки застрельщика.
На Сунженской линии и на кумыкской равнине не осталось войск, кроме куринцев. Всю зиму бегали за хищником, упустить которого — конного пешим — казалось позором. Егеря! Знай все тропинки, ледовые переходы через Терек, имей военную чуйку и учи на собственном примере новоприбывших — вот и вся наука!
Фрейтаг думал несколько иначе. Начал масштабные учебные стрельбы. Он обнаружил после Пулло гигантские запасы пороха, которые по идее должны были быть использованы для обучения личного состава полка, но на это всем было покласть[1]. Не только в куринских батальонах — на всем Кавказе! В полках ОКК укоренилась дикая идея: коль ружья — говно, то и не хрен точно стрелять, штык вывезет! К личному оружию отношение было наплевательское. Лишь бы сверкало на смотрах, когда являлись проверяющие. Наждаком терли не только снаружи — изнутри! Винты были разболтаны, пружины ослаблены, прицелы сбиты, стрелять толком никто не умел.
— Пуля сама найдет кого клюнуть! — таково было общее мнение.
Полковник Фрейтаг, сын саксонского пастора, но невоздержанный в офицерских пирушках, думал иначе. Деятельный, разумный, преданный до энтузиазма военному делу, влюбленный в службу, воодушевленный назначением командиром славных куринцев, он задался целью научить их огненному бою.
Не красив куринец с виду,
Но зато орлом глядит.
И сказать вам не в обиду
Он хоть чорта победит…
— распевали офицеры, прошедшие Ахульго и Валерик, за столом командира.
Фрейтаг добродушно кивал. К этим бедовым головам, многие из которых годились ему в старшие братья, у него было особое отношение. Прощал им любые, самые дикие, выходки. Новоприбывших белевцев, туляков или кременчугцев гнал из полка нещадно, заставляя подавать в отставку за куда более невинные провинности. Пополнения хватало: все «благородия» искали впечатлений или карьеры на Кавказе. Даже иностранцы! Слава куринцев влекла даже самых никчёмных — в одночасье Кавказ сделался модным.
— Что есть куринец как боец? — спросил командир своих офицеров.
Засидевшийся в поручиках Лосев тут же откликнулся:
— Давно мы дошли логическим путем, что устав потребно отринуть!
— Точно! — заревели старшие офицеры, Циклауров и Витторт. — На поле боя — что видим? Лесную тропинку. Крутой подъем. Лес густой и ночную тьму. А ну как выскочит чеченец из-за куста — что делать солдату? Лишь на собственную чуйку полагаться, иначе пропадай! И на штык! Грудью сойдемся с противником — пошла потеха!
— А стрельба? — хитро прищурившись спросил Фрейтаг.