Царь-дерево
Шрифт:
— Приказываю всем, кто занят на подземных выработках, немедленно покинуть туннели, — срывающимся от волнения голосом сказал Го. — К вечеру разберитесь в случившемся и доложите о мерах безопасности. О возобновлении работ будет дано особое распоряжение.
Командиры рот, отчеканив «Есть!», бросились в штольню.
Го Цзиньтай устало скинул каску и, не отрывая тревожного взгляда от темного отверстия, присел на мешок с цементом, но тут же вскочил и быстро пошел по пыльной серой дороге вдоль стройки к южному склону, где находилась штольня номер один. Именно там он рано или поздно ждал аварии, терзаясь предчувствиями. За плечами у него было семь лет войны, штыковые атаки, потом, в мирные годы, больше десяти лет работы под землей на стройке. Пройдя сквозь огонь и воду, ветер и дождь, Го Цзиньтай ни разу не дрогнул и не пал духом. Но тут в Луншане, где он служил год и пять месяцев, смелость и решительность постепенно покидали его, и каждый день приносил новые страхи и тревоги. В сорок с небольшим этот
Испугался смерти? Или взроптал на судьбу? Нет, он никогда не унизился бы до страха за себя. Дело было в другом.
Луншань — Драконовы горы — извилистой грядой протянулись с востока на запад на тридцать с лишним ли, своими очертаниями напоминая плывущего вдоль морского залива дракона. Сооружение подземного командного пункта дивизии D на восточном склоне горы у скалы Голова Дракона началось в обстановке развернувшейся в стране беспощадной критики философии «преклонения перед иностранщиной» и «теории ползания по чужим стопам». Геологическая разведка, проектирование, строительство шли не поэтапно, а параллельно. Брошенный на строительство полк приступил к одновременной проходке четырех штреков… словом, размах был ошеломляющий.
Но не прошло и месяца, как выяснилось, что под роскошной «чешуей и панцирем» Драконовой Горы скрывается изъеденное и дряхлое тело породы. Горные слои, как узнал Го Цзиньтай из доверительного разговора с одним техником, подверглись сильной эрозии, в толще горы произошли изменения пластов, образовались плывуны и глинистые прослойки, которых как чумы боятся опытные проходчики. И в самом деле, чем дальше врубались в горы, тем чаще случались обвалы и течи. Смертельных случаев, к счастью, пока не было, зато в двух первых штреках, где работали бойцы дважды награжденной дивизии, человек двадцать осталось калеками в результате полученных тяжелых травм. Го Цзиньтая настораживало при этом то, что командование ни с кого не взыскало за эти аварии. Что это? Снисходительность, проявленная лично к нему и к командирам рот? Нет, скорей всего негласный приказ: давай Луншаньскую стройку любой ценой, не жалея крови. Такова, например, была позиция Цинь Хао, комиссара дивизии, делегата IX съезда КПК, который часто напоминал о «личной заинтересованности» в этой стройке министра обороны Линь Бяо. По дошедшим слухам, после съезда Цинь Хао задержался в Пекине, надеясь получить у Линь Бяо надпись — посвящение Луншаньской стройке, что придало бы ей еще больший блеск.
Го Цзиньтай как командир стройбата особенно не вдавался в эти политико-стратегические игры. Он был всецело поглощен проблемами строительства и состоянием техники безопасности. Тут он отвечал за все. Сейчас его не отпускала гнетущая тревога за Зал боевой славы в штольне номер один. На это грандиозное сооружение площадью в тысячу четыреста сорок кв. м и в тридцать шесть высоты — своего рода «тронный зал» будущего подземного дворца — шли самые дорогостоящие строительные материалы. Уже дважды за последние сутки возникавшую во второй штольне угрозу обвала Го Цзиньтай расценил как сигнал того, что они вошли в самое брюхо горы, сложенное из осадочных пород. Чудо, если им удастся проскочить без аварии, но если она случится — быть большой беде! Го не мог сидеть сложа руки в ожидании, пока начальство внесет изменения в проект. Он решил сам предпринять срочные меры. В первой штольне проходка была поручена ударникам — «первой роте форсирования реки». Надо поговорить с их политруком Инь Сюйшэном, решил он.
Смеркалось. Го шел мимо крытых циновками времянок, деревянных бараков и палаток, расположенных метрах в ста от штольни. От строений тянулись вверх тонкие струйки дыма. Всюду готовили пищу, и для работавшей в три смены стройки это мог быть сразу и завтрак, и обед, и ужин.
Он застал Инь Сюйшэна в бараке, где помещался командный пункт первой роты. Политрук говорил по телефону, при этом весь его вид выражал такую почтительность, что Го тут же смекнул, кто на проводе.
— Комбат, — положив трубку и расплывшись в улыбке, сказал Инь, — комиссар дивизии Цинь Хао вернулся из Пекина…
Го задумался.
— Оповестите рабочую смену о прекращении работ в Зале славы, — твердо сказал он. — Вместе со второй ротой приступайте к креплению стенок выработки.
Инь Сюйшэн был образцовым солдатом по изучению трудов Мао Цзэдуна, воспитанником Цинь Хао, он напрямую докладывал комиссару о «горячих точках». При словах Го Цзиньтая он нахмурился и с трудом выдавил из себя:
— Кто… кто отдал этот приказ?
— Я! — спокойно и уверенно произнес Го. — Выполняйте!
— Слушаюсь! — запинаясь под презрительным взглядом комбата, ответил Инь Сюйшэн. В уголках его рта застыло недоумение.
Го, нахмурившись, вышел из барака.
Инь Сюйшэн не передал в роту приказ комбата о прекращении работ. У него хватило на это смелости, он знал: только так можно удержаться на гребне революционной волны. На войне боевые заслуги оценивались по числу убитых врагов,
Инь Сюйшэн лихорадочно обдумывал ситуацию. Как раз сегодня в ночную смену заступает ударное отделение. Не мешкая, он направился к ним. Было восемь часов, бойцы отдыхали перед сменой, и только койка командира отделения Пэн Шукуя была пуста. Он поручил заместителю Ван Шичжуну найти командира и вместе с ним явиться по важному делу на командный пункт роты. Но напрасно Ван битый час бегал по лагерю в поисках Пэн Шукуя. Ему и в голову не могло прийти, что тот в это время, спрятавшись в роще акаций, уткнувшись головой в колени, сидит среди разбросанных окурков самокруток.
Призывник 1960 года, прославленный командир ударного отделения, отличившегося в ходе «больших учений», Пэн Шукуй, однако, был козлом отпущения и девять лет так и прослужил в одном звании, став самым «бородатым» командиром. Сейчас на душе у него была невыразимая тяжесть, он не знал, где искать выход. В руках он держал письмо из дома, написанное по поручению родных деревенским грамотеем, с грехом пополам овладевшим когда-то письменностью в частной школе.
Письмо Шукую.
Сперва разреши нам сообща приветствовать тебя!!! И еще раз приветствовать!!!
Восточный ветер дует на десять тысяч ли, красное солнце стоит высоко. Горы и реки радуются IX съезду партии. В нашем селе, как и во всей стране, революционное производство процветает и становится все лучше и лучше.
В своем письме хочу рассказать тебе об одном деле, прошу поскорей решить его. Невеста твоя Цзюйцзюй поехала на базар продавать рассаду батата и на беду столкнулась там с председателем ревкома цзаофаней, а у того в руках вся власть в коммуне. Цзюйцзюй приглянулась ему, он предложил деньги, понуждал перейти к нему, грозился взять силой. Цзюйцзюй ни в какую не соглашалась, измаялась, забыла о еде, вконец извелась. Мать Цзюйцзюй тоже не дала согласия, потому как дочь уже просватана за тебя. Но тут вмешался старший брат Цзюйцзюй, у него из-за недостатка денег разладилась собственная свадьба, вот он и принял тысячу юаней выкупа за сестру. Без отца в семье, сам знаешь, он за главу, так что дело это, почитай, решенное. Соседи пошли замолвить слово и заступиться за Цзюйцзюй, брат тогда поставил два условия, выполнишь первое — Цзюйцзюй останется в нашей семье. Первое — дать наличными тысячу юаней; второе — получить повышение в чине, чтобы от имени Цзюйцзюй пользоваться ссудой, которую тебе, сынок, потом предстоит выплатить. Такие его условия, что же мне, старику, делать? Как мы живем, тебе известно, где уж нам взять такую огромную сумму, видно, придется отступиться. Сынок, ты уже девять лет служишь, на селе не раз ходили слухи о твоем повышении, не знаю, так ли это. Если это сбылось, то разом все решится и радость войдет наконец в наш дом. Снова молю — отпиши скорей, какие у тебя обстоятельства.
Добавлю еще: на днях вдруг получил из части перевод на сорок юаней, внизу подпись — «солдат Лэй Фэн». Не иначе, как твой боевой друг прослышал о нашей беде и открыл нам свой кошелек. Его поступок достоин имени Лэй Фэна [46] . По всей деревне собирают деньги, кругом только и слышны охи да вздохи. По получении письма мой сын должен обратиться к начальству, чтобы оно отметило его заслуги. От всей семьи много раз кланяемся нашему сыну.
С боевым приветом великой пролетарской культурной революции!
46
Лэй Фэн — солдат НОАК, погиб в 1963 г., посмертно объявлен «примерным учеником председателя Мао».
Шукуй, сынок, не успели отправить письмо, как пришла мать Цзюйцзюй и с плачем рассказала, как дочь ночью в дождь убежала из дому. Милиция из коммуны обшарила весь берег реки, но ни Цзюйцзюй, ни ее трупа не нашли. В деревне у нас думают, что она бежала на Северо-Восток к своему дяде либо к тебе. Если появится у тебя, немедля дай знать, облегчи нашу тревогу.
Сынок, остерегайся, к вам в часть из коммуны направили наряд милиции из группы пролетарской диктатуры, чтобы схватить Цзюйцзюй.