Царь нигилистов
Шрифт:
— Вы раньше не относились к вашим чинам так трепетно, Александр Александрович, — с улыбкой заметил Гогель.
— Это первый заслуженный, — возразил Саша.
Воскресенье не задалось с самого начала. Точнее службу Саша отстоял вроде нормально, но после церкви его ждало письмо от Елены Павловны: Крамской отказался от работы.
Ну, в общем, Саша не особенно и рассчитывал, что будущий классик отечественной живописи согласится шабашить и рисовать всякую хрень. Ладно! Другого найдем. Вроде Никса тетю Мэри просил кого-то порекомендовать.
С
Потом брата позвали на семейный обед, а Сашу почему-то не позвали.
— Тогда я тоже не пойду, — пожал плечами Никса.
И Зиновьев метнул в него генеральский взгляд.
— Сходи, — сказал Саша. — Хоть узнаешь, в чем дело.
Никса поколебался, но пошел.
А Зиновьев проводил Сашу в Фермерский дворец.
— Николай Васильевич, что случилось? — спросил Саша по дороге. — Пап'a чем-то недоволен?
— Государь сам с вами поговорит, Александр Александрович.
— Когда?
— Я зайду.
— Даже так? Никак разговор будет в кабинете?
— Скорее всего.
В общем-то, совсем нестрашный кабинет, только очень здоровый, можно на велосипеде гонять.
— Может, мне сложить руки за спиной? — поинтересовался Саша.
Зиновьев промолчал.
— Нет? — спросил Саша. — Или да? Извиняюсь, но гитара мешает.
Гитара собственно ехала у него на плече.
В его комнате Зиновьев сдал его с рук на руки Гогелю.
— Григорий Федорович, что случилось? — спросил Саша, когда Зиновьев ушел. — Николай Васильевич смотрит на меня так, словно я взорвал Зимний дворец.
Гогель грустно улыбнулся, взглянул сочувственно, вздохнул и сказал:
— Не знаю.
Саша посмотрел в его честные глаза и понял, что спрашивать бесполезно.
Первая мысль, которая пришла ему в голову, была о том, что пап'a рассказали про секретаршу. Но Саша ожидал решения вопроса в духе Мопассана или юного Толстого: с помощью сговорчивой горничной.
Вторая мысль кричала о том, что какой-нибудь чудак на известную букву купил их со Шварцем самый лучший в мире фонарик и запустил в непосредственной близости от порохового склада.
И эта вторая мысль больше подходила к окружающей обстановке.
Да, можно отговариваться отсутствием умысла. Но и преступную беспечность, и преступную самонадеянность, честно говоря, можно было впаять.
Так что до, во время и сразу после ужина Саша сочинял документ под названием: «Техника безопасности». И тут же отослал Илье Андреевичу. Так что пусть уже будет в каждом пакетике с фонариком, если вдруг организуют контрольную закупку.
А потом явился Зиновьев и приказал:
— Пойдемте, Александр Александрович!
Саша бросил прощальный взгляд на гитару и пошел следом.
Шли, понятно, вниз, а потом на половину пап'a, прямиком в синий кабинет.
Пап'a сидел на том же синем диване, на котором они разговаривали в прошлый раз, и курил сигару.
Горела люстра, и запах табака
— Саша, — сказал пап'a, — надеюсь, ты понимаешь, о чем будет разговор?
По прошлому профессиональному опыту Саша знал, что в таких случаях главное не покупаться и предположений не высказывать. Типичная реакция следака: «Ага! Так ты еще и „Мазду“ угнал, а мы совершенно по другому вопросу!»
— Нет, — сказал Саша. — Совершенно не понимаю.
Пап'a нервно затянулся.
Глава 25
Пап'a при встрече не обнял и сесть не предложил, так что диспозиция неприятно напоминала картину Николая Ге «Пётр I допрашивает царевича Алексея Петровича в Петергофе».
— Саша, мне сегодня телеграфировал наш посланник в Лондоне… — сказал пап'a.
Видимо, Сашино лицо отобразило некую гамму чувств.
— Соображаешь ты быстро, — заметил царь.
— У меня только одна ассоциация на Лондон: Герцен, — пожал плечами Саша. — Но, я не понимаю, причем тут я.
— Сегодня «Колокол» напечатал про тебя статью.
— Мою или про меня? — спросил Саша.
— Про тебя, — поморщился царь. — Еще не хватало, чтобы он твои статьи печатал!
— Хвалят или ругают? — деловито поинтересовался Саша.
— Это важно? «Колокол» про тебя напечатал! «Колокол»!
— Конечно, важно. Это же свободная пресса. Пишут то, что думают. Еще бы мне было неинтересно общественное мнение!
— За свободу вероисповедания — хвалят, за разрушение общины — ругают, — вздохнул царь.
— Интересно, а какие там аргументы? Странно, что такие разные люди, как дядя Костя и Александр Иванович придерживаются в этом вопросе одинаковых взглядов.
— Александр Иванович! — с сарказмом повторил пап'a.
И затянулся.
— Я ошибся в его имени и отчестве? — поинтересовался Саша.
— Нет! — буркнул царь. — Саша, ты «Колокол» читал?
— Пару номеров. Он мне показался довольно беззубым. Да и пишет Герцен сложно. Все-таки демократ должен быть ближе к народу. А я не все его отсылки понимаю и пасхалки разгадываю. Иногда хочется в энциклопедию залезть. Не хватает какой-то специфической эрудиции.
— Пасхалки?
— Скрытые цитаты и зашифрованные послания. Как пасхальные яйца с секретом.
— Кто тебе дал «Колокол»?
— Пап'a, ну, вы же понимаете, что я не могу ответить на этот вопрос.
Царь выпустил сигарный дым в сторону подсвечника на столе. Облако проплыло в непосредственной близости от Саши. Свечи затрепетали.
— Да и смысл отвечать! — продолжил Саша. — Издание настолько популярное, что ткни в любого.
Государь посмотрел очень тяжело.
— Лет через десять мы Александра Ивановича… Герцена будем с этакой нежной тоской вспоминать, — заметил Саша. — Такой сдержанный, такой умеренный, такой воспитанный! Взрывчатку не варит, с пистолетом не бегает, к топору не зовет! Я его, конечно, мало читал, но ничего крамольного не нашел.