Царица Армянская
Шрифт:
считает количественный перевес войск Мурсилиса представляющим большую
опасность. Особенно пугали его специальные отряды хеттских ловцов. Они
точно пауки хватали людей в свои сети. Им это привычно, такая тактика у
них отработана издревле...
Мурсилис вскинул правую руку с обнаженным мечом.
То же самое сделал и Каранни. Несведущему могло показаться, что они
приветствуют друг друга.
С обеих сторон одновременно протрубили боевой сигнал.
Арбок Перч видел перед собой идущего навстречу хетта с навостренным
копьем. Ударом палицы он переломил вражье копье.
— Э-эй, хетт, чего это ты прямо на меня идешь?..
Тяжело вооруженное пешее войско армян медленно продвигалось вперед
сомкнутым строем. Воины были с ног до головы закованы в броню. Впереди,
возглавляя колонну, шел Каш Бихуни. По правую руку от него следовал полк
щитоносцев, который надежно прикрывал лучников, когда те, метнув свои
стрелы, отходили назад.
Красный плащ Каш Бихуни был весь в дырах от стрел.
Благо, что под плащом у него была надежная броня.
Время от времени Каш Бихуни подзадоривал идущих в непосредственной от
него близости трубачей:
— Громче трубите! Громче! Поддерживайте отвагу и победный дух наших
воинов!..
И колонны под звон литавр и трубный глас врезались всей своей мощью в
строй врага.
В рядах музыкантов шли и женщины. Они громко пели, подыгрывая себе на
семиструнных лютнях.
Но вот в бой ринулись армянские конники. Однако хеттским щитоносцам
удавалось отбивать часть ударов конницы...
Противники бились в течение всего дня.
Перед закатом жрецы обеих сторон затрубили сигнал о временном
прекращении кровопролития. Надо было захоронить павших, оказать помощь
раненым.
Войска оттянулись к своим позициям.
Каранни был доволен тем, как развивались в этот день события на поле
битвы. Их потери не очень велики, а страха на хеттов они нагнали порядком.
Арбок Перч неотступно следовал за девицей, одетой во все черное и с
закутанным до глаз лицом.
— Эй-эй, красотка! Косы у тебя слишком длинные, пообрезать бы, а? Не
то ведь, если хетты нас одолеют, они тебя этими косами свяжут!..
— А у тебя язык слишком длинный, — огрызнулась она в ответ. — Его
тоже неплохо бы укоротить, чтобы лишнего не болтал. Ты лучше возноси хвалу
небесам, а они за это войску нашему победу ниспошлют.
— Хвала тебе, моя красавица! — крикнул, как в лесу, Арбок Перч.
Девушка засмеялась.
— Глупый ты, воин! Знай, что всякий кобель к сучке тянется. Играть на
лютне да на флейте и отдаваться
убивают.
— А если мы победим, кому станешь отдаваться?
— Если боги помогут нам и мы победим, тогда ты отдашь мне свою долю
добычи, а я за это угрею тебя на своей груди! Ха-ха!..
У Арбок Перча вдруг вся кровь отлила от сердца: о боги, да это же
Нуар, а он ей такого наговорил!.. Обиделась, наверно?! Но нет, она
остановилась, повернулась к нему, сорвала с лица покрывало и... поцеловала
его.
— Вот и тебе от меня перепало, Арбок Перч. Бедный парень!.. Однако
знай, что и впредь ты останешься для меня чужим.
Арбок Перч словно ума лишился...
...Подбирая убитых, один из хеттских жрецов спросил у армянского
жреца:
— У вас потери меньше наших?
— Просто броня у наших воинов крепче...
— Подбирай и наших убитых, — сказал хетт, — хоть мертвецов поровну
поделим.
— Не могу. Наши боги не примут ваших...
Хетт горько усмехнулся.
— И зачем это смертоубийство?
— Спроси у своего царя. От него ведь все пошло.
Армяне похоронили своих погибших воинов в тех самых рвах, которые
были отрыты для слонов как ловушка.
Жрецы совершили подобающий обряд.
— О солнцеликая Эпит-Анаит! — воздев руки к небу, воскликнул
Каранни. — Прими души павших за тебя и даруй им бессмертие!
И он велел жрецам обозначить надмогильные холмы знаками их родины и
всю ночь молиться за убиенных. По его же приказу тут собрались все
военачальники и старейшины родов и племен и снова загорелись костры.
Царевич был очень доволен тем, как он потрепал хеттов минувшим днем.
Вернувшись наконец в шатер, Каранни приказал сыновьям Багарата Дола и
родоначальнику Татану разбить конницу на небольшие отряды, обойти войска
Мурсилиса и непрерывными атаками удерживать их в напряжении.
Ночь была страшная. Истошно выли и лаяли кишмя кишащие вокруг лагеря
собаки, с криками и карканьем роились грифы.
Мари-Луйс не спала. Через полуоткрытый входной проем шатра она
всматривалась в пламенеющие костры армянских воинов, и сердце ее сжималось
болью. Все казалось ей безвозвратно загубленным, сгинувшим: и муж, и сын,
да и сама она для себя.
У нее роскошный шатер. Мурсилис приставил ей в услужение множество
рабов, прислужниц-наперсниц, даже темнокожую египтянку, что ухаживала за
его волосами.
В глубине шатра высилось ложе царицы, пышное, устланное яркоузорчатым