Царская невеста
Шрифт:
Молодой стремянной обозлился, увидев, что пленница вырвалась из его рук, и устремился за нею с воплем:
– Вернись, Машка, не то худо тебе придется!!!
Но черный всадник молчаливой скалой вырос на его пути и огрел незадачливого жениха своей массивной плетью.
– Эй, ты чего?! – опешил Григорий, а затем вспыхнул как порох и выхватил сгоряча с ножен саблю: - Да ты знаешь, что я родич великого государя Алексея Михайловича? Не поздоровится тебе, когда я жалобу на тебя напишу за удар плетью!
Вместо ответа его противник тоже выхватил
Маша в восторге хотела подбежать к своему спасителю, желая отблагодарить его всем сердцем. Но тот, равнодушный к ее словам и награде, вскочил на аргамака и пришпорил его, не обращая больше на девушку внимания. Маша проводила скачущего во весь опор победителя Грязнова растерянным взглядом, не зная, что ей думать о таком поведении незнакомца, предпринявшего немало усилий по ее освобождению от насильника, но вскоре на дороге снова послышался шум копыт, привлекший ее внимание. Лесная поляна осветилась огнем от горящих факелов, которые держали в руках прибывшие верховые стрельцы, а их предводитель, углядев Машу, с облегчением сказал, размашисто перекрестившись:
– Слава тебе, Господи, Пресвятая Богородица, нашлась царская невеста!!!
Боярыня Хитрова случайно обнаружила, что на месте нет вверенной ее попечению государевой невесты и подняла в Кремле тревогу. Морозов после ее доклада послал вдогонку самых расторопных стрельцов с приказом во что бы ни стало найти суженую царя. Посланники этот приказ успешно выполнили, благо, что Грязнов мало таился, уповая на ночную тьму, и по дороге нашлись очевидцы, указавшие стрельцам верный след стремянного со слугами.
Стрельцы повязали Григория Грязнова с его холопами, усадили Машу на телегу, и вернулись вместе с ними в Кремль. Там снарядили скорый суд над Григорием, и родственные связи ему не помогли. Морозов в гневе требовал примерной кары для похитителя царской невесты, царь Алексей тоже был возмущен, и боярская Дума приговорила молодого стремянного к отсечению головы на лобном месте. Семья Григория отреклась от него, страшась вместе с ним стать жертвой царского гнева, однако накануне казни верные холопы помогли молодому человеку бежать. Так Григорий спас свою жизнь и еще пошли слухи, что он подался к разбойникам.
Опасаясь, что этот отчаянный молодец снова может посягнуть на дочь воеводы Плещеева, воспитатель царя перевез Машу в свою усиленно охраняемую загородную усадьбу.
В тереме боярина Морозова девушка по-настоящему узнала, что такое заточение. Никуда ей одной выходить не разрешали, даже в саду она находилась в плотном окружении толпы дворовых боярынь и прислужниц. О том, чтобы Маше выйти за ограду и речи не могло идти, берегли ее пуще глаза.
Лишение свободы порождало тоску, да еще Маша томилась, скучая по родным и вспоминая незнакомца, задержавшего Грязнова. Она не сумела разглядеть своего спасителя как следует против лунного света, но забыть его, а также его удаль не могла. Горько ей становилось при мысли, что он пренебрежительно отнесся к ней, едва только спас от беды, но поделать ничего не могла. Ни имени его не знала,
Но в Москве разразилась буря, грозившая смести всесильного Морозова с его поста. Молодой царь возвращался с богомолья в Троице-Сергиевом монастыре, и его при въезде в столицу окружили толпы горожан, возмущенные высокими налогами и в особенности налогом на ввоз соли, из-за чего этот необходимый консервант подорожал в несколько раз. Москвичи требовали смещения с должностей всесильного боярина Морозова и его помощников окольничьего Петра Траханиотова и главы Посольского приказа Назария Чистого. Алексей Михайлович растерялся, а его воспитатель приказал стрельцам разогнать толпу, невзирая на жертвы. Против его ожидания давно недовольные прижимистой властью стрельцы перешли на сторону восставших, крича им, чтобы они их не опасались. Тех неожиданная подмога раззадорила сверх всякой меры и вдохновила на желание силой добиться своего.
Загудел на кремлевской колокольне Иван Великий, москвичи кинулись громить боярские дворы, заполыхали большим огнем Белый город и Китай-город. Петра Траханиотова и Назария Чистого растерзали на месте, царь Алексей и боярин Морозов еле успели укрыться в Кремле. Патриарх Иосиф на Красной площади пробовал вместе с церковными иереями урезонить бунтовщиков, но слишком велика оказалась чаша народного гнева, разбитой вдребезги безрассудным приказом Морозова и волнения продолжались. Растекалась народная ярость подобно огненной лавине, все сорок сороков московских церквей били тревожно в набат по мере распространения этого губительного пожара. Там, где он проходил в узких проулках между дворов, каменных монастырских оград и городских домов лежали убитые и стонущие раненые, особенно досталось боярским челядинцам. Многие бояре были ненавистны простому люду, и больше всего ремесленники и стрельцы желали отомстить дядьке царя как главному виновнику всех своих бед.
Взбудораженная толпа неуклонно приближалась к усадьбе Морозова, и большинство стражей, струхнув при виде такой силы, бежали в город, переодевшись нищими и каликами перехожими. Оставшиеся без надежной охраны женщины сбились в кучу как овцы и в ужасе прислушивались как озверелые мужики ломились в крепкие ворота. Тем было ненавистно все морозовское, эту ненависть они не раздумывая перенесли на царскую невесту, которую считали подопечной окаянного боярина.
– Гы, гы, гы, выходи, курва морозовская, дай нам искромсать твое нарумяненное личико!!! – вопили вошедшие в раж бунтовщики.
Маша ни жива и ни мертва от страха, сидела в своих покоях и слушала леденящие ее кровь крики, тревожный гул колоколов. Помощи ей ожидать было неоткуда – прислуживающие ей боярыни и сенные девушки сами были полумертвыми от ужаса. Они все плакали и неистово кричали, зовя на помощь дворовую стражу, которой и след простыл.
Ворота уже начали трещать под напором тарана в руках бунтовщиков, еще немного и этот последний оплот должен был рухнуть как хлипкий прутик. Тогда дочь воеводы Плещеева решилась на последнее крайнее средство. Опустившись на колени перед иконостасом, сдерживая отчаяние она прошептала длинную молитву, вручая свою жизнь в руки Господа и святых, затем с благоговением сняв список иконы Казанской Богоматери она быстро пошла навстречу восставшим, надеясь, что они удовольствуются ею одной и не будут вредить прислуживающим ей женщинам.