Царство. 1951 – 1954
Шрифт:
— Уф! — отдуваясь, проговорил Хрущев, заваливаясь на стул. Всю песню, не жалея ног, он отплясывал с маленьким сыном.
— Пап, пойдем танцевать! — умоляла кареглазая Иришка. Ей очень хотелось побеситься с отцом.
— Иду, дочура, иду! — отозвался Никита Сергеевич, схватил Иринку, и они сломя голову помчались к остальным.
— А-а-а! — врезаясь в толпу, выкрикивал Хрущев. — Мы к вам!
В центре зала кипела игра, в которой участвовали поголовно все.
— Море волнуется раз! Море волнуется два! Море волнуется три! Морская фигура,
Весело, ох весело в Кремле! Каганович бегал за ребятней и никак не мог угнаться. Маленков, высоко подняв руки, изображал дерево, на него нацепили бумажные листья и он, качаясь из стороны в сторону, показывал налетевший шквальный ветер.
— Ураган начинается! — как оголтелый кричал Петенька Шепилов, и детвора с криками пряталась кто куда. Спасаясь от урагана, ребятня забивалась под неприступный праздничный стол и оттуда, через щелки в складках скатерти, осторожно выглядывала наружу, где страшная буря пыталась унести на край света дерево-Маленкова.
— Кончилась буря! — кричал Вано Микоян.
Могучее дерево-Маленков замирал, прекращая раскачиваться, дети мигом выбирались из-под стола и с громким улюлюканьем неслись к нему. Победой считалось дотронуться до исполинского дерева первым.
— Я в лесу, я в лесу! — заливалась звонким голоском Алеша Микоян.
И лесом, и деревом был все тот же неустрашимый перед ветрами и грозами Георгий Максимилианович.
— До Нового года осталась одна минута! — перекрывая голоса, выкрикнул Хрущев.
— Наливайте! Скорее наливайте! — потребовал Ворошилов. — Давайте проводим старый год, чтобы никогда его не вспоминать! Чтобы все зло ушло! Скорее, скорее!
Официанты стали разливать вино.
— Пусть плохое останется в старом году! — выкрикнул Каганович.
— Вы что стоите, а ну за стол! — распорядился Булганин, приглашая к столу музыкантов, певцов, официантов, всех, кто находился рядом. — Подсаживайтесь, давайте, давайте!
— Прощай, 1953 год! — взмахнул рукой Молотов и крепко обнял любимую супругу.
— Прощай, зло! — прошептал Никита Сергеевич.
— Внимание! — воскликнул Микоян.
На Спасской башне переливчато, знакомым на весь белый свет перезвоном запели куранты. Куранты отыграли мелодию и стали ритмично отбивать наступивший час. Бум! Бум! Бум! — разносилось над Красной площадью. Двенадцать ударов, двенадцать мгновений, и нет больше сурового, одна тысяча девятьсот пятьдесят третьего года. Люди замерли, слушая этот протяжный бой. Вот и смолк последний удар, который означал, что старое время закончилось и с этого мгновения, пошло, побежало, понеслось по миру, полетело во все концы, новое время — прощай, пятьдесят третий год! Прощай!
— С Новым годом! С новым счастьем!
Взрослые стали целоваться. Маленков растроганно заморгал.
— Новый год, даже не верится! — всхлипывал
Все расселись за стол, усадили рядом артистов, обслугу, охранников и выпили.
— Друзья! — обратился к присутствующим Никита Сергеевич. — Предлагаю этот тост поднять за нас, за нашу дружбу и за наше единство! Давайте жить, уважая друг друга. Давайте не размениваться на мелочи, на низости. Друзья, я вас люблю! За нас, за нас!
— И мы тебя любим, Никита! — откликнулся Булганин.
— Будьте здоровы и счастливы! — продолжал Хрущев. — Будь здоров, Вячеслав Михайлович! — он потянулся и чокнулся с Молотовым. — И ты, Лазарь Моисеевич! И ты, Георгий Максимилианович! И все вы, ребята, ваши близкие и дети!
— За нас! — подхватил Ворошилов. — Давайте споем, — и затянул:
Когда простым и нежным взором, Ласкаешь ты меня, мой друг…Музыканты повскакивали с мест, хватаясь за инструменты.
Необычайным цветным узором, Земля и небо вспыхивают вдруг!Счастливые голоса подхватили:
Веселья час и боль разлуки Готов делить с тобой всегда, Давай пожмем друг другу руки, И в дальний путь, на долгие года!1 января 1954 года, пятница
Было четыре часа утра. Руководство разъехалось и на краю главного стола расселись ответственные за новогодний прием.
— Ну, ребята, теперь выпить можно. С Новым годом! — приподнимая рюмку, произнес комендант Кремля.
— С Новым годом, товарищ генерал! — заискивающе чокнулся с Брусницыным заместитель — Иван Васильевич Хрусталев.
Подполковник Кириллов чокался с некогда могущественным Хрусталевым снисходительно, понимая, что его собственное положение в данной компании особо значимо, и если бы не сокращение генеральских должностей, за которое нещадно взялись после ареста Берии, он бы давно щеголял толстыми красными лампасами, а так, застрял в подполковниках.
«Ну, ничего! — про себя подумал Кириллов, надменно оглядывая с его точки зрения дутых генералов. — Завстоловой, бывший сталинский шашлычник — генерал; закупщик кремлевских продуктов, старый хрыч, из которого труха сыпется — генерал; везунок Хрусталев; да хитроватый комендант Брусницын, успевший получить генеральское звание! Находиться же при жене Маленкова означало несоизмеримое превосходство, ведь Валерия Алексеевна вершила политику, бесцеремонно принимая любые решения за мужа, по существу она была председателем Совета министров».