Целебный яд

Пиперов Андрей

Карл вздохнул. Все это было ему хорошо знакомо. За два года его работы в ботаническом саду это был не первый случай. Малярийные комары кусали рабочих, те заболевали, а он должен был заботиться о восстановлении их здоровья. Это ему удавалось с большим трудом. С одной стороны шаман Маликарандо мешал ему своими снадобьями, черепами и глиняными фигурками, а с другой… ах, как трудно было раздобыть это ценное лекарство… Ему уже несколько раз удавалось получить маленькие пакетики с хинной корой, но сможет ли добрый доктор Фритце снабжать его и в будущем? Может быть, и сам Карл до сих пор не заболел только потому, что время от времени, следуя советам доктора, выпивал немного отвара этой коры? Когда было нужно, он делился лекарством и с заболевшими рабочими. Но какого труда стоило ему приучить больных

принимать эту горькую жидкость! Те, что постарше, пугали других, утверждая, что директор поит их черным ядом. Один только Будда в состоянии их спасти… И все же, несмотря на это, многие больные ему доверяли, пили отвар и выздоравливали.

Да! Дома у него был еще маленький пакетик хинной коры. Одна она в состоянии помочь этим несчастным. Разве может он оставить этих трудолюбивых людей на произвол судьбы? Что будет делать маленькая Пала, одна, с тремя больными? Она обратилась к нему с таким доверием. Она твердо верит, что белый господин спасет ее отца.

— Пала, — тихо сказал Карл, — позови кого-нибудь из соседей. Пусть придут сюда и немного приберут. Посмотри! Посуда не вымыта, пол грязный. Пусть все это приведут в порядок. Беги!

Он выпрямился и погладил девочку по черной головке.

— Я приготовлю одно лекарство. Ты будешь давать его больным по три раза в день. Если они будут его пить, то выздоровеют. Ты меня понимаешь? — ласково спросил он.

— Понимаешь, господин. Я знала, что ты можешь Благодарю, господин!

Вернувшись в свою комнату, Карл заметил на столе большой белый конверт. Это было письмо с его далекой родины. Он хотел было распечатать его, но вспомнил, что Пала должна прийти за лекарством и оставил письмо на столе. Первым делом надо было приготовить целебный настой.

Пакетик с ценным лекарством находился в плотно закрывающемся шкафу. Он открыл шкаф, нашел среди разных других пакетиков самый большой и вынул из него связку хинной коры. Хинная кора! Волшебное средство! Если бы оно было у тех с раздутыми животами, о которых рассказывал старый Иоганн, они избавились бы от своих страданий. Но… дерево росло только в Перу, а перуанское правительство крепко держалось за свою монополию.

Хинная кора была похожа на высушенную кору березы, но только немного темнее. Карл бережно разделил связку на две равные части. Одну из них положил обратно в шкаф, а другую истолок в маленькой кастрюльке, которую затем наполнил водой из ключа под баобабом и поставил на огонь. Веселые язычки пламени охватили дно кастрюльки и стали лизать ее закопченные стенки. Вода начала закипать. Теперь надо было выждать, пока из хинной коры начнет выделяться целебный сок. Карл мог взяться за письмо.

Дрожащими пальцами он развернул лист бумаги и увидел знакомый почерк. Внизу стояла подпись: Ваша Лотти Браун. „Странно, — подумал Карл, — я начал читать письма, как какая-нибудь девица. Именно так они читают романы: заглядывают в конец, а потом читают сначала“.

Он усмехнулся и принялся за чтение.

Это было третье письмо. Первое он получил в Роттердаме. На него он ответил еще с корабля. Второе письмо пришло вскоре после его назначения в ботанический сад. Это было третье. Интересно. Ее письма он мог назвать роковыми. Всегда он получал их при особенных обстоятельствах. Первое — перед отъездом из Европы, второе — только что поступив на теперешнюю работу, и вот теперь третье — когда он упорно думает о том, как разрешить вопрос о лечении этой проклятой болезни. На второе письмо он ответил с большим опозданием, но на это были свои причины. В ботаническом саду он столкнулся с таким множеством трудностей в работе, что у него просто не было времени писать. Да и не было ничего радостного. Одни лишь неудачи. А если человек пишет из-за тридевяти земель, он должен писать что-нибудь веселое, занимательное. А что он мог написать? Как он прибыл на Яву, как его прогнал ван Потен, какой прием в прусском консульстве ему оказал один… один соотечественник?.. Ничего, абсолютно ничего веселого. Лотти живет в Бонне, на родине, среди близких, а о родных местах Карл мог себе позволить думать только наедине с самим собою. Но это были лишь минуты юношеской слабости. Директор забывал тогда о своих прямых обязанностях, закладывал руки

за голову, смотрел в потолок и, лежа на жесткой постели, размышлял до поздней ночи…

Хасскарл перечитал письмо. Оно было очень интересным и переносило его на родину. А как там хорошо! Ява — Дальний Восток, а Дальний Восток — это тропики с их растениями, животными и людьми. Богатое разнообразие неведомых стран не могло заменить ему тот мир, в котором он жил ребенком и юношей. Там живет его отец, там старый профессор Гольдфус, там… осталась незнакомая Лотти, которая его все еще не забыла.

Лотти Браун жила для него в этом прошлом, как реальная действительность. Он видел ее перед собою стройной, свежей, с нежной белой кожей и розовым румянцем на щеках, уверенной в своих силах. И он сам начинал в нее верить. Эта милая незнакомка становилась ему все более и более близкой…

Карл тряхнул головой. Воспоминаниями, красивыми воспоминаниями веяло от писем этой девушки, но она, по-видимому, ничего не знала о законах тропиков. Пишет она хорошо, затрагивает самые нежные струны души, но так же хорошо должна она знать и здешнюю действительность! Пусть она раз навсегда поймет, что здесь не все происходит так, как это ей представляется. Она должна знать, что здесь Ява, что здесь есть такие люди, как ван Потен, Франц Губерт, которые, не колеблясь, готовы раздавить каждого, кто им кажется чужим в их среде! Что здесь есть и такие, как Каноминджао, Садо и Пала, жизнь которых сплошное страдание, которые в своем собственном отечестве чувствуют себя чужеземцами. Здесь человек может жить только если он силен, здоров, прочно стоит на ногах, и самое важное, если у него есть воля к жизни. На Яве, как, вероятно, и во многих других странах, свирепствует лихорадка. Она называется малярией. Что это за болезнь, едва ли может себе представить живущая в Германии фрейлейн Лотти Браун, а вот в Батавии малярия повседневное явление. Тысячи полуживых людей дни, недели, месяцы и годы влачат свое жалкое существование. Знаете ли, фрейлейн, что мир забыл об этом бедствии? Да, он о нем просто забыл! Знаете ли, что эти люди могли бы вылечиться, если бы правители маленького государства Перу не жаждали безмерных прибылей? Так вот, милая фрейлейн Браун, наряду с моими прямыми обязанностями в ботаническом саду, меня занимают еще многие другие вопросы, о которых вы даже и не подозреваете! Но надо иметь каменное сердце, чтобы безучастно смотреть на человеческие страдания. Что бы вы почувствовали, если бы, как я, сегодня увидели целую семью, беспомощно лежащую в приступе тропической лихорадки? Знаете ли, как жестока и неумолима эта болезнь и как безжалостно мучит свои жертвы?

Нет, всего этого вы знать не можете. Жить между двумя мирами и не иметь возможности взять от излишка одного, чтобы дать столь нуждающемуся другому — вот в чем заключается трагедия. Вот великая задача, ожидающая своего разрешения.

Простите, что я излагаю вам все эти подробности, которые, быть может, вас не интересуют, но я не имею права забывать о них. Я добровольно отказался от многих вещей и теперь живу жизнью других.

Больше мне не о чем писать, я только радуюсь, что мог ввести вас в мир, в котором я живу сам.

Я должен заслужить доверие тех, кто мне его оказал!

Карл подписал письмо, поставил дату — ноябрь 1839 года, надписал конверт и почувствовал облегчение. Что-то теснилось в его груди, искало выхода, должно было вылиться. Сейчас ему стало легче. Как будто исчезли с вложенным в конверт письмом, рассеялись все его сегодняшние переживания и тревоги. Как будто он сам заболел лихорадкой Каноминджао, но выпил целебный сок хинной коры — написал ответ на только что полученное письмо — и успокоился.

Вдруг он вспомнил о лекарстве, о маленькой Пале, встал и подошел к кастрюльке. Хинная кора продолжала спокойно вариться…

Хасскарл подозвал одного из копавших у домика рабочих и поручил следить за огнем, а сам углубился в сад…

Солнце грело по полуденному, и зной проникал сквозь листву деревьев.

Животные попрятались в густой чаще, и лес стоял безмолвным.

Бабочки беспрестанно перепархивали с цветка на цветок…

В воздухе стояло жужжание и звон несметного количества незримых насекомых.