Цена металла
Шрифт:
Из машин вышли военные — десяток человек, в песочной униформе, с повязками новой армии. Впереди — майор Бамаду Кемба, мужчина лет сорока, с прямой спиной, острым подбородком и аккуратной бородкой. Он держался жёстко, без ярости. Но за его глазами читалась вера. Вера в порядок, в силу. И — в необходимость.
— Отец Гатти? — спросил он, подходя ближе.
— Да. Чем могу помочь?
— Приказ штаба. Вы должны немедленно выехать в Мон-Дьё. В сопровождении. Вас ожидает генерал.
— Я не могу покинуть этих людей, — спокойно ответил Гатти. — Я священник. Они нуждаются
— Это не обсуждается. Вы подозреваетесь в организации нелегальной эвакуации. Ваше присутствие способствует панике. Миссия лишена лицензии. Вы — гражданин Ватикана. Вам будет обеспечен безопасный проезд.
Гатти молчал.
— Вы понимаете, что отказываетесь от приказа командования?
— Я понимаю, что не могу бросить этих людей.
— Вы не оставляете мне выбора, — отрезал Кемба. — В течение часа в городе будет введён комендантский час. Все религиозные собрания запрещены. Любые попытки эвакуации — преступление. Нарушения — будут караться. Публично. Без суда.
— Это ваша вера? — спросил Гатти. — Или чья-то ярость?
Кемба на секунду напрягся. Потом повернулся:
— Порядок важнее веры, падре.
Он сделал жест — и солдаты рассыпались по периметру. Началась операция.
К вечеру Сен-Флёр стал другим городом.
Плакаты с ликом генерала появились на центральной площади. Старые портреты президента Мбуту — сорваны, сожжены прямо на глазах прохожих. По улицам ходили патрули — солдаты в свежей униформе, с плетками и списками. У школ выставлены посты. У ворот больницы — двойной кордон.
— Все на улицах после девятнадцати — задерживаются, — приказал Кемба. — Пропуск только у работников стратегических объектов и персонала миссий. Все остальные — по домам. Оповестить громкоговорителями. Нарушителей — порка на центральной площади. Мужчины — двадцать ударов. Женщины — пятнадцать. Подростки — обратно домой, с меткой.
— Меткой? — переспросил Исаак, стоявший рядом с Гатти, у решётки собора.
— Краска на лбу. Чтобы знали. Один раз простили — второго раза не будет.
Солдаты работали быстро. В южных кварталах уже задерживали подростков. У одного нашли карманную библию — отобрали, бросили в пыль. Старик, торговавший свечами у миссии, попытался спорить — получил удар прикладом в живот. Девочку, шедшую к храму с матерью, развернули, вырвали корзинку из рук. Все это — без лишнего крика. Только тихий, равномерный ужас.
— Это война против тени, — произнёс Гатти. — А они стреляют в лампу.
— Люди не выйдут ночью, — сказал Исаак. — Но они начнут шептаться. И тогда...
— Тогда и начнётся бунт.
На следующий день на окраине Сен-Флёра произошла стычка. Местный сапожник, которого арестовали за отказ закрыть мастерскую, был избит до потери сознания. Его племянник, юноша лет семнадцати, попытался ударить солдата. В ответ по району прошёл облавный рейд. Шестеро задержанных. Один убит. Двое — пропали. На стене миссии ночью появилась надпись, выцарапанная углём: "Если Бог молчит — значит, Он ждёт нас."
Кемба пришёл в собор на закате. Без охраны. В руках — список. Он подошёл к Гатти, стоявшему
— Это люди, которых мы заберём сегодня ночью, — сказал он. — По подозрению в подстрекательстве.
Гатти взглянул в список. Там были девять фамилий. Все — его прихожане. Все — те, кто вчера молчал. Просто молчал.
— Вы хотите выгнать дьявола — и стреляете в зеркало, — произнёс священник.
— Я делаю то, что должен, — сказал майор. — Здесь будет порядок.
— Здесь будет пепел, — ответил Гатти.
На третий день с начала зачистки в Сен-Флёре случилось невозможное — кто-то ударил солдата на центральной площади. Не подросток. Не отчаявшийся. Слепой старик. Из квартала кожевенников. Он шёл, опираясь на палку, когда двое солдат преградили путь. Один толкнул. Второй — смеясь — сбил шляпу. Старик поднял палку — и ударил.
Их было много. Старик – один.
Но в этот момент что-то в городе оборвалось. Крик поднялся сразу. Люди высыпали на улицу. Не с оружием. С камнями и проклятиями. Патруль отступил, вызвав подкрепление. Началась потасовка. Несколько женщин задержаны. Один солдат порезан. Один — ранен. Ранен — камнем, но это был первый солдат, чья кровь упала на мостовую Сен-Флёра.
Это было началом.
Отец Гатти молился у окна. Весь день он разрывался между верой и обязанностью. Он уже не организовывал — он сдерживал.
— Мы не можем уйти, — говорил он Исааку. — Если мы уйдём — здесь останется только страх.
— Если мы останемся — они нас убьют, — отвечал тот.
— Возможно. Но если даже после нас будет тишина — значит, кто-то услышал.
В тот вечер он сел за старую машинку. Писал медленно. Одну страницу. Без копии.
"Дорогой Эванс. Всё выходит из-под контроля. Здесь больше не хватает слов. Только шагов. Только взглядов. Только пепла. Я сделаю всё, чтобы удержать город до утра. Если сможете — помогите не мне. Помогите им."
Сен-Флёр горел. Не весь — кусками. Кварталами. То вспыхивал рынок, то школа. Крики не стихали ни на минуту. Дым висел между домами, как старая одежда, не давая дышать. Улицы были завалены телами, мусором, осколками. Невозможно было понять — где кончилась вера, и началась ярость.
Армия генерала Н’Диайе вошла в город утром, чтобы навести порядок. К вечеру — на улицах уже шла гражданская война. Солдаты стреляли в окна. Люди бросали в них бутылки, камни, иногда — молчание. Порой этого было достаточно, чтобы начался расстрел.
Собор Святого Габриэля стал последним оплотом. К его стенам стекались те, кто бежал не за оружием, а за словом. Женщины с младенцами. Подростки, потерявшие родителей. Больные.
Некоторые приносили ведра с водой. Кто-то — аптечки. Двое шахтёров установили баррикаду из сломанных лавок и мешков с песком.
Отец Гатти стоял на пороге собора. Не с оружием - с крестом. Он говорил негромко. Просто смотрел — и люди видели: пока он стоит, они ещё не сломлены.
— Падре, — сказал Исаак, подбегая. — Патруль пробует прорваться с востока. Идут столкновения. Местные встали с палками, но у армии — автоматы.