Цена памяти
Шрифт:
— С учётом того, как часто ты получаешь ранения, могу только научить ставить щит помощнее, — тихо ворчит она.
Пальцы Малфоя застывают в складках мантии, когда он удивлённо смотрит на неё и вдруг меняется в лице. Выражение непривычное.
Он улыбается.
Улыбка озаряет лицо, и смех скользит по губам, мерцает в глазах и прорывается наружу, зависая между ними в воздухе.
Гермиона ловит себя на том, что жадно впитывает звуки и образы.
— Само собой, — он сбивается, прерываясь от смеха, — конечно же, если ты не задаёшь вопросы — то думаешь о том, как бы чему-нибудь
Наконец он замолкает и, откинувшись на спинку дивана, пытается привести в порядок дыхание, впрочем продолжая улыбаться. Он прикрывает глаза, за что Гермиона отчасти благодарна.
— Рада, что забавляю тебя, Малфой, — покраснев, выпаливает она.
Он бросает на неё короткий взгляд сквозь ресницы.
— Могла бы делать это и почаще.
Гермиона смущённо отворачивается, глядит на свои коленки и разглаживает невидимые складки на ткани брюк.
— Я подумаю об этом, — чопорно отвечает она и слышит, как он снова хмыкает. Гермиона слегка качает головой.
Они сидят очень близко. Если Гермиона сдвинется буквально немного, то коснётся бедром его ноги, и если протянет руку — может переместить ладонь со своего колена на его.
Но она не знает зачем — поэтому не шевелится.
Лишь спрашивает:
— Ты позвал меня, чтобы рассказать про Хогвартс, или ещё какие развлечения намечены?
Она слышит, что Малфой вздыхает более напряжённо, будто её вопрос застал его врасплох.
Гермиона слегка разворачивается в его сторону и смотрит, как он запускает под мантию вторую руку и, повозившись пару секунд, извлекает единственный свиток, плотно исписанный мелким текстом. Гермиона хмурится и тянется к нему, но Малфой отводит руку и заглядывает ей в глаза.
Веселье испаряется.
Малфой снова вздыхает и, поколебавшись мгновение, говорит:
— Я не хочу это обсуждать. Тут всё написано. — Он всё-таки передаёт ей свиток, но Гермиона теперь не спешит раскрыть его, ожидая продолжения. — Вы можете атаковать тюрьму, организованную в поместье Яксли. Тут всё написано, — повторяет он, но, кажется, не осознаёт этого.
Малфой сжимает губы в тонкую линию, пока Гермиона просматривает свиток.
— Ты уверен, что этот график дежурств не меняется?
— Да. И защитные заклинания тоже, — он морщится. — Это несложная операция.
Гермиона ещё пару секунд вглядывается в строки, а потом медленно сворачивает свиток и прячет в карман. После она снова смотрит на Малфоя, который выглядит на удивление озабоченным. Его зрачки дёргаются из стороны в сторону, когда он глядит Гермионе в глаза, и она искоса видит, как он сжимает кулак.
— Что-то ещё?
Он не хочет обсуждать эту операцию, но вместе с тем выглядит так, будто слова уже крутятся на кончике языка, но по какой-то причине он сдерживает их, пытаясь совладать с собой.
Гермиона хмурится, и он сжимает челюсти, так
— Вы сможете легко захватить поместье, но, Грейнджер, — Малфой замолкает и, подняв взгляд на неё, смотрит так долго, что Гермиона начинает сомневаться, что он договорит. — Не ходи туда. Пусть с этим разбираются ваши взрослые бойцы. Не пускай туда женщин и чувствительных гриффиндорцев и, Мерлин, уж точно не отправляйте туда Поттера. — Уголок его губы дёргается, но тут же печально опускается. — И не ходи туда сама.
Гермиона несколько раз моргает и в точности осознаёт, к чему он ведёт.
В этот раз ей не нужно задавать наводящих вопросов.
Она вспоминает дрожь, которая пробивала тело Джинни после многократного применения Круцио. Вспоминает пустоту на месте отсутствующих пальцев Дина. Вспоминает бледные лица Билла и Флёр: его — от боли, её — от переживаний.
В этой тюрьме могут быть раненые, но о том, в каком состоянии они их найдут, — лучше не думать.
Гермиона медленно выпускает воздух сквозь сжатые зубы. На неё наваливается усталость.
— Почему всё так? — спрашивает она скорее у пространства вокруг, чем у Малфоя.
— Ты ведь не ждёшь ответа.
— Я не понимаю, откуда в людях столько зла, — она вздыхает и щиплет пальцами переносицу. — Почему мне кажется таким очевидным, что стоит выбирать добро?
Вопрос риторический, она действительно не ждёт ответа, но всё же, оторвав руку от лица, искоса смотрит на Малфоя, раздумывая, вступит ли он в очередной спор. Но он лишь закидывает голову и спокойно произносит:
— Потому что сама твоя суть не позволяет тебе задумываться о другом.
По какой-то причине сегодня он не в состоянии спорить и придираться. Возможно, она всё-таки сумела что-то сдвинуть в нём.
А возможно, это всего лишь дурманящее действие обезболивающего зелья странно влияет на его поведение.
Гермиона смотрит на его профиль, скользит взглядом по линии челюсти и изгибу шеи и наблюдает, как светлые волосы разметались в беспорядке у висков.
— Но это неправильно. Я должна задумываться, должна размышлять, должна представлять… — она обрывает сама себя и вдруг говорит: — Я должна понимать Волдеморта. — Глаза Малфоя удивлённо расширяются, но Гермиона не даёт себя перебить, хоть он и приоткрывает рот, чтобы что-то сказать. — Если я хочу понять, чей портрет он использовал, чтобы создать крестраж, я должна понять его самого. Я не могу даже представить, как кто-то может желать расколоть свою душу на куски, но…
— Тебе и не нужно понимать это, — возражает Малфой.
— И нет, и да. Я не хочу представлять себя на его месте, но мне необходимо разобраться в его мотивации и его мыслях. Потому что нам нужно разгадать, чей портрет он использовал.
— Грейнджер, я не думаю, что ты можешь просто взять и догадаться. При всём уважении.
— А я думаю, что могу, — безапелляционно заявляет она. — Все его крестражи… Это были примечательные артефакты, либо же вещи людей, которые были важны ему.
Гермиона задумчиво подносит руку к лицу и одним пальцем проводит по губам, смутно замечая, как Малфой следит за этим жестом. Она чувствует, как кончики её ушей слегка краснеют.