Цезарь: Крещение кровью
Шрифт:
— Вроде бы у меня дома нет ничего подозрительного, — сказала Таня и осеклась, вспомнив про фотографии. Слава Богу, что в квартире поддерживался любимый Сашкой полумрак, поэтому Соколов не заметил, как Таня изменилась в лице. — Давай я Васину позвоню, — поспешно сказала она.
План Соколова начал осуществляться. Разговаривая с Васиным, она откровенно злорадствовала — попались, голубчики. От ясеневских не уйдешь, их не обманешь безна-казанно.
Вернувшись домой, она первым делом заперлась в
Своей комнате и перерыла все свои вещи. Чтобы ничего подозрительного, сказал Соколов. Правильно, когда идет такая рискованная игра, нужна максимальная
Ночной телефонный звонок уже не вызвал дрожи. Таня больше не кричала, не пугалась. Да, Соколов трижды прав — это запись, причем отвратительного качества. Из комнаты опять вышла встревоженная мать; Таня расплакалась от обиды — какой-то подлец бьет по самому больному месту. На этот раз мама не просто успокаивала ее — она осторожно завела разговор, что не мешало бы проконсультироваться у врача. В больницу ложиться вовсе необязательно, можно и дома лекарства пить. Но какие-то меры принимать необходимо, а то как бы хуже не вышло... Таня соврала, что записалась на прием в Институт психиатрии, там врачи знающие, и если положат в клинику, то это будет настоящее обследование, а не изоляция от общества, будто шизофрения — заразная болезнь. А можел, и нет се вовсе, этой шизофрении, в чем Таня была уверена. Мать оставила ее в покос.
Таня еле дотерпела до утра. Мать смотрела на нее со слезами жалости и, уходя на работу, напомнила, что Тане надо идти на прием к врачу. Таня кивнула; закрыв дверь за родителями, наспех перекусила, нашла камин, в последний раз оглядела комнату — вроде бы все в порядке.
Дачный поселок имел пустынный и заброшенный вид. Густой снегопад превратился в метель, и Таня, пока добежала от станции до дачи, стала похожа на снежную бабу. Закоченевшие пальцы с трудом удерживали ключи, когда она снимала висячие замки с калитки и входной двери. С наслаждением прямо у порога скинула на пол покрытый толстым слоем тающего снега полушубок и поежилась: в доме было ненамного теплее, чем на улице. Таня даже засомневалась: а не преувеличила ли она свою стойкость и сможет ли выдержать несколько дней в этом холодильнике?
Но делать нечего, если взялась — надо выполнять. Тяжело вздохнув, Таня принялась приводить дачу в пригод
Ный для жизни вид. Она не стала убираться везде, ограничившись одной комнатой и кухней. В комнате поставила камин, перетащила туда же старенький черно-белый теле-визор, застелила скрипучую кровать чистым бельем, привезенным из дома, накидала сверху одеял — чтобы во сне в ледышку не превратиться. Сбегала к колодцу за водой, с любопытством оглядела окрестные дачи — где же Соколов своих людей разместил? Не видно. Но, по идее, они должны были быть где-то поблизости, потому что разыгравшаяся метель сильно ограничивала пределы видимости.
Хорошо, что она догадалась купить продукты в городе; ближайший магазин находился в деревне, и тащиться три километра гуда и три обратно через метель ей совсем не хотелось. Вскипятив чайник и поев, Таня решила прилечь с книжкой — все равно больше нечем было заняться. Однако, прочитав две или три страницы, она почувствовала неодолимую сонливость. Наверное, сказались бессонные ночи. Что ж, спать так спать; она задернула шторы, чтобы дневной свет не мешал ей, разделась и нырнула под груду одеял. И мгновенно уснула.
Проснулась
В доме она была не одна. Кто-то, стараясь передвигаться бесшумно, ходил в соседней комнате. Вот едва слышно скрипнула рассохшаяся половица... От страха у Тани заше-велились волосы на затылке, она рывком села на кровати, громко спросила:
— Кто здесь?!
Тишина. Шумы разом прекратились. Таня инстинктивно прикрыла грудь одеялом, затаила дыхание, прислушиваясь. Может быть, померещилось? Мало ли, в старых деревянных постройках все время что-то скрипит и потрескивает, вовсе необязательно это должен быть человек.
Не может быть, чтобы ее нашли так быстро, успокаивала себя Таня. Страх заполз в каждую клеточку, голова кружилась, руки и ноги мгновенно стали ледяными. Может быть, это ребята Соколова? Может, они решили для надежности забраться именно на ее дачу? С них станется... И пришли ночью, чтобы никто не засек. Таня понимала, что не успокоится, пока своими глазами не убедится: либо она одна на даче, либо это ребята Соколова. Надо было подняться, зажечь везде свет, пройти по комнатам, но она боялась...
Шли минуты, она не шевелилась, подозрительных скрипов тоже больше не было. Показалось, решила она. Все - таки показалось. Нервы никуда не годятся, расшатаны до предела. Конечно, ничего странного в этом нет — потрясения следуют одно за другим. Смерть Сашки, охота за убийцей, роль приманки... Да и находиться в полном одиночестве в трех километрах от ближайшего населенного пункта страшновато. Таня медленно опустила голову на подушку.
То, что заснуть ей не удастся, было яснее белого дня. Тишина ничем не нарушалась, страх потихоньку проходил, а на смену ему росло любопытство. Ей захотелось все-таки пройтись по даче, проверить замки на входной двери... Как бы это сделать? Да элементарно, Ватсон, как сказал бы Шерлок Холмс. Соколов же обещал разместить своих людей с таким расчетом, чтобы они могли услышать ее крик. Стоит ей закричать, и они будут рядом через несколько секунд.
Включив свет в своей комнате, она решительно распахнула дверь в коридор, потянулась к выключателю. Пальцы коснулись чего-то мокрого и на ощупь похожего на кожаную куртку. Откуда здесь кожаная куртка, да еще мокрая... Сообразив, что это и есть ее ночной гость, Таня взвизгнула не своим голосом, но на ее лицо легла рука в перчатке, плотно зажав рот, неизвестный всем телом прижал ее к стене и негромко, но зло сказал:
— Дура, не ори — свои...
У бедной Тани потемнело в глазах, ноги подкосились... Пожалуй, если бы он не держал ее так крепко, она бы рухнула на пол. Голос... Она была потрясена настолько, что не сопротивлялась, когда он втолкнул ее назад в комнату, закрыл дверь...
— Я тебя отпущу только в том случае, если не станешь визжать. Будешь голосить?
Она слабо покачала головой и, когда он выпустил ее, едва не упала.
— О Господи, то орет как резаная, то в обмороки падает...
Подняв ее на руки, положил на кровать.
— Ты... живой?
— Как видишь.
— И мне не мерещится?
— О-о, Боже мой... Да живой я, живой! Если ты думаешь, что от меня так легко избавиться, то глубоко заблуждаешься. — Он нервничал, почему-то злился.
— А зачем...