Часть первая. Тропы Тьмы
Шрифт:
– - Смотрю, у вас Левицкий уже за всё виноват, а сами-то вы беленькие получаетесь!
Рабочие рассвирепели.
– - А ты нас не суди! Знал бы, что мы пережили тут...
– - В городе в эти годы, думаете, лучше было? Электричество -- два часа в день! Горячая вода -- тю-тю! Выселено сорок процентов, а оставшимся работать за них приходится. Плюс бомжи, плюс иммигрантские общины, подозрительно быстро объединившиеся по национальному признаку... Плюс преступность. И мы, между прочим, разгребли там что смогли! Если бы не политика центра...
– - А что такого сотворил центр? (Слово "сотворил", по всей видимости, имело в этой среде большое хождение).
– - Риэлтерские конторы, банки
– - Американо-китайской? Да ведь Америка с Китаем и подрались!
– - Люди дерутся, а капиталисты деньгу гребут, -- пожал плечами Керн. -- Мне что, объяснять вам азы политэкономии?! Вон, скажите им, что они драку устроили: лидеры обеих сверхдержав дружно засели сейчас на Формозе и прекрасно спасаются в этом укреплённом местечке от международного трибунала! А их эмиссары уже рыщут по миру, надеясь по дешёвке прикупить что-нибудь ещё, и наши власти, конечно же, не откажут им в любезности... Даже частные квартиры эвакуированных теперь перепродаются: принят закон, разрешающий делать это, если квартира была не востребована собственником в течение одного года.
– - Но... это же революция!
– - Революция?! -- Керн презрительно повёл рукой. -- С кем тут прикажете делать революцию? С кем вы сами собираетесь её делать?! С Левицким? Со "средним классом", торчащим из-под шконок?! Или, может, у вас есть экономическая идея? Центр по подготовке политической сознательности?!
– - Нет, но квартиры...
– - Квартиры -- дерьмо, первичный стимул! Заняв некоторое количество квартир, ваши революционные массы засядут в них с дробовиками и не будут никого пускать к себе на порог -- вот и вся ваша революционная идеология! Неужели до сих пор неясно: прогнило всё, и всё надо менять! Мы чуть было не погибли. Мы, собственно, продолжаем гибнуть. Нам говорят, что осталось десять лет до полного вырождения биосферы, и если меня это не очень пугает -- это потому только, что нам уже отводили после войны на всеобщую гибель двести семьдесят дней, а потом два года, но счёт пошёл теперь уже на десятки лет. На этом фоне ваша квартирная революция выглядит, извините, желудочным спазмом. У вас отберут эти квартиры так же, как отобрали в прошлый раз: не тем, так другим способом.
– - Так что же делать? Сидеть тут и ждать?!
– - Вы не хуже меня знаете, что делать, а придуриваетесь тут, что не знаете. Нужны разумные перемены, по возможности, не отягощённые желанием мести и быстрого личного обогащения. Но, к сожалению, необходимость таких перемен мало кто понимает; поэтому будьте готовы к тому, что все ваши усилия могут оказаться бесплодными, быть может -- на протяжении нескольких поколений. И всё же надо пытаться. Остановиться сейчас -- смерть не только для нас, но и для всей Земли!
– - Но мы хотим прожить и свою жизнь по-человечески!
– - До тех пор, пока вы живёте не за чужой счёт, это ваше неотъемлемое право. А вообще-то я как раз и говорю о человеческой жизни: человеческой, а не скотской, которая возомнила о себе и чуть не убила наш мир. Все эти "главное -- честно работать!" и "нужно прежде всего помнить о своих близких!" обернулись социальным невежеством, аполитичностью, а в итоге вышли большой бедой, самой большой в истории человечества. В отсутствие общественной цели, перспективы никакая работа вообще не имеет смысла: ни самая интересная, ни самая высокооплачиваемая, ни даже самая стабильная. Думать по-другому -- преступная ошибка, за которую мы платим кровью и потом.
– - Большевизм
– - Я, если нужно будет, могу вам хоть "Некрономикон" проповедовать. Я вообще ничего не боюсь: меня всё равно шлёпнут, не те, так другие, а когда и за что -- не знаю и знать не хочу! А большевики, к вашему сведению, вымерли ещё сто лет назад, не выдержав конкуренции со Сталиным и его несвоевременными идеями...
За обедом новый начальник коммуны неожиданно для себя разговорился с Лантановым. Тот осмелел немного, вылез из-под кровати, подал вернувшемуся из умывальной комнаты Керну свежее полотенце (тот побрезговал), но за стол садиться не стал: ел свою тушёнку, лёжа на полу и нервно вздрагивая при каждом шорохе снаружи.
– - Вы им, товарищ Керн, правильно не доверяете, -- дрожа над миской, проникновенным шёпотом говорил Лантанов. -- Это скоты, сами видите, все до единого скоты. Ни чувства долга, ни веры в идеалы вы у них не найдёте. Они уважают только силу!
– - Так не бывает, Юрий, -- покачал головой Керн. -- Так не бывает.
– - А вы вспомните, сколько раз вам приходилось силу показывать, чтобы разговор завязался, -- предложил Лантанов. -- Они ж без этого вас не уважали! Как думаете, почему я по коммуне с плёткой ходил?
– - Фашист потому что, -- ответил военинструктор.
– - И ничего я не фашист! А просто, если человек сам не понимает, зачем дисциплина нужна, так его только силой принудить и можно. Вы что думаете, они за собой сами подтирать научились? А сколько усилий надо было, чтоб от самогонки их избавить? Чтоб хоть кого-то в поле вытащить, работу настоящую показать?! Это Олег их попортил своим либеральничанием, всё песенки учить заставлял. А как опасность -- так в кусты, зараза! Мной же и прикрылся, мало я ему... А вы, товарищ Керн, либеральничать не станете, поэтому я с вами и остался. Я вам ещё не раз пригожусь. И я умею быть верным, я без шуток! Как собака! Прямо служить вам готов. Только возьмите меня, пожалуйста! Вы не пожалеете, честное слово! Хотите вот, хоть сразу ошейник на меня оденьте, -- Лантанов достал из-под кровати украшенный стразами металлический ошейник, набросил на себя, как хомут, просунув под белые пряди волос. -- Только не выгоняйте! А то пропадёте вы тут, честное слово, пропадёте вы в одиночку...
– - Лантанов! -- повысил голос Керн. -- Снимите немедленно ошейник и сядьте по-человечески! Что у вас ещё за фантазии?!
Юрий хлюпнул носом, снял ошейник и положил его на кровать Алибека Мухтарова. Пригибаясь и поглядывая в окно, залез на табуретку, придвинул её к столу.
– - У меня на самом деле очень много фантазий, -- пожаловался он. -- Фантазирую и фантазирую, иногда даже начинаю... Бояться! Меня из интерната за это выгнали. Жить, говорят, с тобой невозможно. А я тоже с кем угодно жить не готов! -- выкрикнул он вдруг. -- Дисциплины не знают! А дисциплина нужна, с детства нужна, хорошая домашняя дисциплина. И вы, товарищ Керн, с ними лучше не либеральничайте. Съедят, съедят, сомнут, животные... твари... Вы их не знаете, товарищ Керн, но я-то их знаю!
Военинструктор доел тушёнку, резким движением (Лантанов попятился) выдернул из планшетки блокнот и карандаш.
– - Ваши предложения изложите в письменном виде, -- сказал он. -- Расстрелы и газовые камеры не предлагать.
– - Да я же не зверь, я же не волк, -- забормотал Юрий, принимая блокнот как драгоценный дар. -- Я же понимаю... Газовые камеры, это так, это для блезиру... Посидит ночку в газовой камере, окстится, потом дисциплину соблюдать легче, правда? Я ж не Кристаллов, не Тамара эта самая Фёдоровна! Надо дело делать, в людей их превращать надо, вот что я скажу, товарищ Керн...