Человечность
Шрифт:
В общем, чем тщательнее Вера Нефедовна сопоставляла обе докладные, тем меньше понимала суть дела.
Тогда она захлопнула папки и прибегла к своей обычной логике, еще ни разу не изменившей ей. Эта логика выдвинула ее на руководящий пост, дала ей в руки власть и немало других привилегий.
Вера Нефедовна подвергла Чумичева и Храпова действию этой логики и увидела, что ее решение готово и сформулировано окончательно.
Она нажала на кнопку — бесшумно вошел секретарь.
— Пригласите генерала.
Войдя, тот представился:
— Генерал Храпов.
Собранными в кулак нервами
— Садитесь, генерал, — сухо сказала она, внутренне наслаждаясь эффектом своей фразы.
Храпов сел, выжидательно глядя на женщину с не по-женски твердыми чертами лица. Он не удивился, что его принимает человек со званием рангом ниже; он был знаком со стилем высоких официальных учреждений: здесь запросто могли препроводить его к какому-нибудь писарю.
— Мы познакомились с вашим делом, генерал, мы сожалеем, что в это время нам приходится заниматься подобными вопросами.
— Вы находите их малозначительными?
Они обменялись несколькими словами, но главный их поединок проходил в молчании.
Лобастый русский человек вызывал в Вере Нефедовне яростный гнев, потому что как личность был значительнее ее. Он принадлежал к чуждому ей типу, он руководствовался в своей жизни идеями и нравственными категориями и ими мерил достоинства и недостатки любого человека. Он был ее принципиальный враг, потому что ее жизненная практика базировалась не на идейной и нравственной основе, а на корыстных интересах и жажде властвовать над людьми. Не зря его два года продержали в сибирской глуши.
Храпов, слушая полные враждебного ему смысла фразы Шурковой, думал о парадоксальности механизма власти. Эта женщина, каким-то образом занявшая высокий пост и начисто лишенная женственности, не придавала значения подлинным обстоятельствам и нравственной оценке человеческого поведения. Она занимала свой пост не для того, чтобы, трудясь, утверждать истину, а чтобы властвовать. И почему это власть в качестве своего инструмента всегда выбирает себе подобных людей? Они выдавали свои собственные интересы за общественные, свое «я» за «мы» и при этом не чувствовали никаких неудобств, потому что прикрывались властью.
«Я дважды встречалась с Чумичевым, — продолжала размышлять Шуркова, — а теперь вижу Храпова. Этот — враг, он, не колеблясь, разрушил бы и мое благополучие. Если я хоть в чем-то поддержу его против Чумичева, я погрешу против себя. Чумичев — мой сторонник, мой коллега, мой единомышленник, на него можно опереться. Конечно, он не герой, Храпов прав, но у Чумичева есть голова, а это получше героизма. Он знает, что делает, и в герои не метит. Для геройств дураков хватало и хватает. Он опирается на главное, без чего людям не найти в отношениях между собой верный тон: «Ты — мне, я — тебе». Его подарок — прелесть, умница Чумичев. Но убрать одного из них из армии
А Храпов подумал, что эта женщина, пожалуй, не случайно стала орудием власти. Правят все-таки симпатии и антипатии, связи, взаимная выгода. Он прожил почти полвека и не хотел признавать это, несмотря на свой поучительный опыт. Увы, не зря говорят «блат выше совнаркома»: корыстные интересы и есть самая сильная власть…
— Мы доверяем полковнику Чумичеву и сожалеем, что объективность изменила вам, Храпов, — сказала Шуркова, решая, куда бы сунуть этого беспокойного человека. В какой-нибудь запасной полк? Не пойдет. Не захочет. Да и к чему беречь там такого сильного врага? На тех, из запасных полков, мы будем опираться потом, после войны. Это люди проверенные, без выкрутасов, без идей. Чтобы убедиться в правильности своих предположений, она добавила: — Мы хотели бы предложить вам… запасной полк в… Свердловской области.
Это был удар в недозволенное место: после армии — в запасной полк да еще в Свердловской области. Храпов с трудом перенес удар. Заболело, горькой обидой наполнилось сердце. Лишь колоссальным усилием воли он сохранил спокойствие.
— Я готов принять не только армию, но и дивизию, и даже полк, но с одним условием: на фронт. Запасной полк я принять не могу.
Она не ошиблась, но всерьез она и не рассчитывала на запасной полк: это неподобающее Храпову место. Однако ей было приятно, что ее укол заставил его поволноваться. Ну что ж, хочет воевать — пусть воюет. В танковой армии как раз требуется такой вот вояка. Там он будет безвреден для Чумичева.
— Тогда, генерал, предлагаем вам танковую армию…
Это тоже был удар, только горячий, радостный. Сердце полыхнуло так, будто вот-вот лопнет в груди. Уж очень оно стало беспокойным. Но выдержало, не лопнуло.
— К Лашкову? — спросил он деревянным от задержанного дыхания голосом.
— Да, к Лашкову.
— Ради. Бога. Поеду сейчас же, немедленно.
Вера Нефедовна была довольна: она вывела лобастого человека из себя. Но перемены в нем удивили ее, и помимо своей воли она почувствовала нечто вроде симпатии к нему. Что ж, в конце концов и ей отвечать за подбор кадров. На фронте должны быть победы, Храпов и ему подобные нужны там. Пусть едет. И ее личные интересы не пострадают, и Евгений Вениаминович будет доволен: как-никак, а Храпов его давний знакомый.
Она почувствовала, что поступила удачно. Одним махом убила двух зайцев: и тот устроен, и этот.
На прощанье она наградила его одной из своих прелестных улыбок, а он деликатно пожал ей руку.
Получив документы, Храпов покинул Управление и только за воротами почувствовал, как выдохся. Эта женщина вымотала его.
Он присел в скверике на скамью, закурил. Рядом под присмотром старушки играли дети, мальчик и девочка, по дорожке деловито сновали воробьи. Храпов смотрел на детей — в Ростове и у него такие вот внуки, — на полную птичьего смысла воробьиную суету и понемногу успокаивался. Наконец-то ослабевало напряжение, с каким он жил последние недели. Скоро он начнет работать вместе с Лашковым, старым другом!..