Человек в лабиpинте
Шрифт:
– Нет, не говори так!– взволнованно вскрикнул Раулинс.
– А почему? Выбор-то у меня такой, раз уж ты по доброте душевной открыл мне глаза на происходящее, я могу выбирать то, что мне по вкусу. Ты вынес мне смертный приговор, Нед!
– Нет!
– А как это иначе назвать? Я должен позволить снова собой воспользоваться?
– Ты мог бы... сотрудничать с Бордманом, - сказал Раулинс и облизнул губы.– Я знаю, это звучит по-дурацки, но ты мог бы показать ему, какого склада ты человек. Забыть о своей обиде. Поставить другую щеку. Помнить, что Бордман же
– Господи, прости им, ибо они не ведают, что творят.
– Вот именно!
– И каждый из этих миллиардов людей бросился бы бежать от меня, стоит только к нему приблизиться.
– Ну и что? Здесь ничего не поделаешь! Но ведь все эти люди такие же, как и ты!
– И я один из них? Только они почему-то не думали об этом, когда отвернулись от меня!
– Ты мыслишь не логично.
– Да, я мыслю не логично. И по другому не собираюсь. Если даже допустить, что я полетел бы как посол к этим радиосуществам и мог бы тем хоть чуточку повлиять на судьбы человечества... во что, впрочем, я никогда не поверю... то я с величайшей радостью отказываюсь от этой чести. Благодарю, что ты предупредил меня.
Теперь, когда я наконец-то знаю, что вам от меня нужно, я нашел решение тех вопросов, которые постоянно задавал себе. Я знаю тысячи мест, где смерть приходит мгновенно и, вроде бы, безболезненно. Так что пусть Чарльз Бордман договаривается с этими иногалактянами сам. А я...
– Дик, прошу тебя, не двигайся, - сказал Бордман, стоя в каких-то тридцати метрах от Мюллера.
12
Как это все неприятно и, однако, необходимо, думал Бордман, ни сколько не удивленный тем, какой оборот приняли события. В своем первичном анализе он предусматривал два одинаково правдоподобных варианта: или Раулинс согласится ложью выманить Мюллера из лабиринта, или Раулинс взбунтуется окончательно и выложит ему всю правду. Он был готов как к одному, так и к другому.
Из зоны "Ф" он пришел в сердце лабиринта вслед за Раулинсом, чтобы овладеть ситуацией, пока это еще возможно. Он знал, что самоубийство может оказаться одной из реакций Мюллера. Мюллер ни в коем мере не покончил бы с собой от отчаяния, но разве не мог бы сделать это из мести? С Бордманом пришли Оттавио, Дэвис, Рейнольдс и Гринфилд. Хостин и остальные дежурили в наружных зонах. Люди Бордмана были вооружены.
Мюллер повернулся. Лицо его выражало удивление.
– Прости, Дик - сказал Бордман.– Но мы вооружены и вынуждены поступать так.
– У тебя что, совсем нет совести?– спросил Мюллер.
– Там, где речь идет о безопасности Земли - нет.
– Это я уже давно понял. Но я все-таки думал, что ты человек, Чарльз. Жаль, я не знал тебя лучше.
– Я бы предпочел, чтобы не возникало такой необходимости. Но что поделаешь, если я не вижу другого выхода. Пойдем с нами.
– Нет.
– Ты не можешь отказаться. Парнишка объяснил тебе всю ситуацию. Мы и так виноваты перед тобой больше, чем можем искупить. Дик, не стоит увеличивать счет. Прошу тебя.
– Я не улечу с Лемноса. Я не считаю, что у меня есть какие-то обязанности перед человечеством. Я
– Дик...
Мюллер сказал:
– В пятидесяти метрах к северу от того места, где я стою, есть яма, полная огня.. Я пойду туда. И через десять секунд не останется никакого Ричарда Мюллера. И его несчастное существование подойдет к концу, а Земля станет ничем не хуже, если бы он вообще не получил своих неприятных качеств. С какой стати мне позволять, чтобы меня для чего-то там использовали?
– Если ты хочешь умереть, - сказал Бордман, - то почему бы тебе не отложить это на пару месяцев?
– Нет, я не собираюсь работать на вас.
– Но это не детство. Последний грех, в котором бы я мог тебя заподозрить.
– Детством с моей стороны была мечта о звездах, - сказал Мюллер.– Я здесь попросту ни при чем. Что касается меня, Чарльз, это пусть эти иногалактические выродки тебя хоть живьем съедят. Ведь тебе не захотелось бы стать рабом, верно? Что-то в моем мозгу будет продолжать существовать, что-то будет кричать, молить об освобождении, но радио не перестанет диктовать тебе, что надо поднять руку, как поставить ногу. Жаль, что я до этого не доживу и не увижу. Но что бы там ни было, я иду к огненной яме. Ты не хочешь пожелать мне счастливого пути? Подойди, дай я коснусь твоего плеча. Прежде чем меня не станет, позволь я покажу тебе мою душу. В первый и последний раз. И перестану надоедать всем вам.– Мюллер дрожал. Лицо его лоснилось от пота. Верхняя губа вздрагивала.
Бордман предложил:
– По крайней мере, прогуляемся со мной в зону "Ф". Там посидим спокойно, поговорим, коньячком побалуемся.
– Посидим?– Мюллер рассмеялся.– Да ты же сбежишь. Не выдержишь.
– Мне надо поговорить с тобой.
– А я с тобой разговаривать не желаю!– категорически заявил Мюллер.
Он сделал один неловкий шаг в северо-западном направлении. Его крупное сильное тело казалось сейчас вялым и скорчившимся, словно мышцы напрасно работали под оболочкой опавшей кожи. Но он сделал следующий шаг.
Бордман наблюдал. Оттавио и Дэвис стояли от него по левую руку, Рейнольдс и Гринфилд - по правую. Между Мюллером и ямой огня. Раулинс, всеми забытый, стоял как раз напротив этой группы.
Бордман почувствовал пульсацию в висках, что-то там приливало и отливало, щекотало его извилины. Он был страшно утомлен и одновременно ощущал небывалый подъем, какого не было с ним со времен молодости. Он позволил Мюллеру сделать третий шаг к гибели. А потом небрежно щелкнул пальцами.
Гринфилд и Рейнольдс кинулись на Мюллера.
Они налетели словно коты и ухватили его за локти. Немедленно лица того и другого посерели от воздействия эманации. Мюллер, сопя, дергался и вырвался. Но уже Дэвис и Оттавио подскочили к нему. Теперь, в сгущающихся сумерках, все вместе они выглядели как группа Лаокоона - Мюллер, самый высокий из них и видимый только наполовину, пригнувшийся от этого неожиданного груза. "Было бы лучше, если бы они применили парализатор, подумал Бордман.– Но в отношении людей это бывает рискованно. Дефибриллятора у нас с собой нет".