Человек в лабиpинте
Шрифт:
– Значит, все дело не в его желании помочь нам, - отметил Раулинс. Его попросту отправят туда. Как мешок.
– Как мыслящий мешок. В чем наши знакомые могут убедиться.
– Я...
– Нет, Нед. Сейчас мне ничего не говори. Я вижу все твои мысли. Тебе ненавистен весь этот заговор? Разумеется. Мне тоже все это омерзительно. А теперь иди и подумай над сказанным. Разбери ситуацию со всех точек зрения, а потом принимай решение. Если утром ты решишь покинуть нас, то дай мне знать, я уж как-нибудь попытаюсь обойтись без тебя... Но поклянись, что ты не станешь принимать поспешных решений. Это дело слишком большой ценности.
Какое-то время
Намеренный риск.
Бордман принял еще одну таблетку. Потом потянулся за коньяком Мюллера и нацедил себе немножко в бокал. Сладкий крепкий напиток с имбирным привкусом. Выдержанный. Он старался как можно дольше сохранить этот вкус на языке.
11
Мюллер почти полюбил гидрян. Живее всего и с наибольшим удовольствием он вспоминал грациозность их движений. В самом деле, казалось, что они парят в воздухе. Причудливость их облика никогда особенно его не поражала. Он частенько повторял себе: если ты хочешь гротеска, то нет нужды искать его за пределами Земли. Жирафы, омары, актинии, каракатицы, верблюды. Поглядим объективно - вот верблюд. Разве он выглядит менее причудливо, чем гидрянин?
Он опустился на влажной унылой части Беты Гидры-4, несколько к северу от экватора, где на амебообразном континенте расположились несколько крупных квазигородов, занимающих площадь в несколько тысяч квадратных километров. Он был снабжен особой жизнеобеспечивающей аппаратурой, сконструированной специально для его миссии, и прослойка фильтра облегала его тело как вторая кожа. Она поставляла ему свежий чистый воздух через тысячи диализовых чешуек. Двигаться в ней было легко, даже свободно.
Прежде чем он наткнулся на обитателей планеты, примерно с час длились его скитания по джунглям огромных, напоминающих грибы деревьев. Они достигали высоты в несколько сотен метров. Может быть невысокая сила притяжения, пять восьмых земной нормы, имела в этом какое-нибудь значение, но в любом случае их изгибающиеся стволы не производили впечатление крепких. Он подозревал, что под корой, толщиной не больше, чем палец, кроется какая-то влажная и клейстероподобная масса. Короны этих деревьев, а скорее - шляпки, соединялись, образуя наверху почти монолитный балдахин, так что свет лишь кое-где проникал до почвы. Потому что слой облаков вокруг планеты пропускал только слабый перламутровый свет, а здесь даже его глушили деревья, так что в глубине леса царил каштановый полумрак.
Встретившись с первыми гидрянами, Мюллер был поражен тем, что рост их равнялся примерно трем метрам. С детских пор он не ощущал себя таким маленьким - он стоял среди этих чужих существ и вытягивался как только мог, стараясь заглянуть им в глаза.
Пришла пора, чтобы применить знания, полученные в области практической герменетики. Он спокойно произнес:
– Меня зовут Ричард Мюллер. Я прибыл с добрыми намерениями от людей земной зоны культуры.
Разумеется, гидряне не могли понять этого. Однако они стояли неподвижно, и выражения их лиц не свидетельствовали об иронии. Он присел и на влажной мягкой глине начертил теорему Пифагора. Поднял глаза. Улыбнулся.
Основная концепция геометрии. Универсальная система мышления.
Гидряне слегка наклонили головы. Ноздри, напоминающие вертикальные прорези, слегка задрожали. Он предположил, что они обмениваются какими-то соображениями. Располагая таким количеством глаз, размещенных со всех сторон,
– А теперь, - продолжал Мюллер, - я покажу вам еще одно доказательство нашей близости.
Он начертил палочку. Чуть подальше нарисовал две палочки. Еще дальше три. Соединил их значками.
I+II=III
– Верно?– спросил он.– Мы это называем сложением.
Соединенные суставами руки заколыхались. Двое гидрян столкнулись. Мюллер вспомнил, как гидряне, едва только обнаружив исследовательский зонд, уничтожили его, даже не пытаясь разобраться в нем. Сейчас он был готов к такой же реакции. Но они только слушали. Великолепно. Он встал с колен и указал на то, что нарисовал.
– Ваша очередь, - сказал он. Он говорил намеренно громко. Широко улыбался...
– Обратитесь ко мне на универсальном языке математики. Покажите мне, что вы поняли.
Ничего.
Он вновь указал на символы, а потом протянул открытую ладонь к ближайшему гидрянину.
Через какое-то время другой гидрянин, плавно передвигаясь выступил вперед, поднял ногу и несколько раз качнул шарообразной ступней. Чертежи исчезли. Он разровнял почву.
– Хорошо, - сказал Мюллер.– А теперь ты что-нибудь нарисуй.
Однако гидрянин вернулся на свое место в окружившей Мюллера толпе.
– Превосходно. Существует еще один универсальный язык. Надеюсь, он не осквернит ваших ушей.
Мюллер извлек из кармана флейту и приложил к губам.
Играть через фильтрованную оболочку оказалось нелегко. Но он задержал дыхание и исполнил диатоническую гамму. Он во второй раз заиграл диатоническую гамму, но теперь в минорном ключе. Потом принялся играть гамму хроматическую. Они производили впечатление чуть более взволнованных. Это неплохо свидетельствует о вас, подумал он. В этом вы разбираетесь. И ему пришло в голову, что может быть полная гамма скажется более под настроение этого облачного мира. Он заиграл ее и еще что-то из Дебюсси на закуску.
– Доходит это до вас?– спросил он.
Вроде бы они стали о чем-то совещаться. Отошли от него. Он двинулся за ними. Но не мог догнать, и они вскоре исчезли с его глаз в сумерках влажной чащи. Но он не расстроился и вскоре оказался там, где они собрались все вместе, словно ожидая его. И с такими перерывами они довели его до своего города.
Питался он искусственно. Химический анализ показал, что было бы по меньшей мере безрассудно даже пробовать то, что ели гидряне.
Он множество раз чертил "пифагоровы штаны". Выписывал арифметические действия. Играл Шенберга и Баха. Рисовал равносторонние треугольники. Погружался в стереометрию. Пел. Говорил гидрянам не только по-английски, но и по-французски, по-китайски, чтобы продемонстрировать им, сколь разнородны языки людей. Предлагал схематические изображения атома. И все же после шести месяцев пребывания среди них он знал о работе их сознания не больше, чем через час после посадки.
Они молча терпели его присутствие. Между собой они переговаривались в основном быстрыми жестами, прикосновением рук, подрагиванием ноздрей. Какой-то свой язык у них явно был, но это был причудливый, полный посапывания шум, в котором он не сумел различить не только слов, но и хотя бы слабых. Разумеется, все, что он слышал, он записывал.
Пока в конце концов, наверное, утомленные этим визитом из иного мира, они не взялись за него.
Он спал.
Только после определенного времени он понял, что они сделали с ним, пока он был погружен в себя.