Человек
Шрифт:
О посещении его квартиры матушка рассказывала так, как будто побывала в царствии небесном: «Кругом свет, красота и улыбки». Ну, и как же при такой разнице жизненных условий она могла не восхищаться?
Дядя, вдвоём с женой, жил в огромной трёхкомнатной квартире, где потолки четыре сорок, да с лепниной, да с хрустальными люстрами, да паркет покрытый лаком так, что как в зеркало можно смотреться. Мебель, как во дворцах, на стенах картины, как в Третьяковской галерее. А в её четырнадцатиметровой комнатёнке обои от стен отстают, руки не доходят подклеить, пол из крашеных досок, обшарпанный, потолок высотой
Жил дядя хорошо, летал высоко, нас, ходивших по бренной земле, не замечал. Всё же мы были ему не чужие: родная сестра, племянница, племянник. Матушка на брата за невнимание не обижалась. Она, трепетала перед его величием, гордилась им.
Не вспоминал он о нас долго, до самой свадьбы родной племянницы. Понятия не имею, что в жизни его изменилось, какие ветры подули — пожаловал. Возможно, начальство, просматривая анкету перед новым назначением, пожурило: «У тебя, оказывается, родная сестра есть, а ты о ней нам ни слова. Что она? Как живёт?». А в ответ тишина. Дядя её десять лет не видел. А может, не было с начальством разговора, сам, по доброй воле, захотел взглянуть на сестру, на детей её. Не знаю, не спрашивал. Послали ему приглашение на свадьбу, как это положено, так сказать на всякий случай, уверены были, что не примет во внимание, а он вдруг приехал. И приехал не один, с красавицей женой. Тогда-то я его в первый раз и увидел.
Это был красавец мужчина сорока с лишним лет, похожий на всех отечественных и зарубежных киногероев сразу. Одет был в серый костюм, идеально на нём сидевший, белую рубашку, галстук, переливавшийся всеми цветами радуги, и туфли, отражавшие в себе все эти цвета. Из нагрудного кармана пиджака торчал уголок платка, такой же блестящий, как и сам галстук. Дядя был аккуратно подстрижен, источал аромат дорогой туалетной воды.
О его жене не стану даже и говорить. Она была ослепительна и затмевала собой белый свет. При виде таких гостей все немного стушевались. Матушка не знала, куда родного брата посадить, чем угостить. Переволновавшись, она предложила ему с женой занять место молодожёнов, сесть во главе стола. Чем вызвала смех гостей и снисходительное, нежное, слово брата:
— Ты, Машенька, пожалуйста, не беспокойся. Мы с Ларой на одну минутку. Зашли поздравить молодых, пожелать им любви и счастья.
Красавица, дядина жена, поднесла матушке цветы, а молодожёнам конверт с деньгами.
— Ну, как же это? Не поев, не выпив? — Недоумевала мама.
— Машенька, не переживай. Мы только что из гостей, сытые. Прости родная, нас внизу машина ждёт.
— Ну, хоть рюмочку выпей, Володя, не обижай. — Уговаривала матушка, находясь в совершенной растерянности.
— Вот это: никогда! Вино скотинит ум, разлучает с семьёй и друзьями.
Несмотря на все уговоры, дядя Вова был непреклонен. На помощь к нему пришла его жена. Она выпила рюмку водки и сказала: «Горько!». Все закричали, что и им горько. Молодые стали целоваться, а дядя, тем временем, взял жену за руку и не прощаясь, так сказать, по-английски, ушёл.
Таким было первое знакомство. Я сказал «знакомство» и не оговорился. Я об этом не упомянул, но мама подводила меня к дяде и представила. Он окинул своего племянника скорым, но внимательным
Про гренадёра я к тому, что второй раз мне выпала честь лицезреть дядю Володю на собственных проводах в армию. На этот раз он пришёл без приглашения, забыли позвонить, за что в вежливой форме он сделал матушке выговор.
Был он один, без жены, и не такой блестящий, как в прошлый раз. Не было запаха дорогой туалетной воды, не было костюма. Он был в брюках и свитере. Вёл себя дядя Вова свободно, был более доступен для общения. Ел вместе со всеми всё то, что подавалось. В особенности понравилась ему варёная картошка, обжаренная в сливочном масле. Много говорил о возможной гражданской войне, о предателях. Был очень задумчив, запомнилась грустинка в его глазах.
Главной же новостью было то, что Владимир Иванович вместе со всеми пьёт. Ещё памятны были его слова о том, что вино скотинит и разлучает, то, как матушка после стремительного его ухода и отказа поднять тост в качестве оправдания, выдвинула гипотезу, что брат её не здоров. А тут, рюмка за рюмкой. Выходила неувязочка.
Мама стала не столько переживать за меня, за сына, уходящего на два года, быть может под пули, как за брата. После очередной рюмки Владимиром Ивановичем выпитой она не выдержала и сказала:
— Володечка, не повредил бы себе. То тебе нельзя было, а то, ты вдруг стал пить.
Эти слова задели депутата Верховного Совета, он стал оправдываться:
— Я же не говорил, что совсем нельзя. Нужна культура пития. Десертное вино с фруктами, рюмка водки перед обедом. Кто же против? Не надо злоупотреблять, терять человеческий облик, ставить бутылку в красный угол и молиться на неё. Надо знать меру, помнить, что ты хозяин бутылки, а не раб её. А если ты, Маша, переживаешь за моё здоровье, то спешу тебя успокоить. Я совершенно здоров.
В доказательство своих слов он назвал матушке число эритроцитов и лейкоцитов в своей крови. После столь исчерпывающего ответа матушка успокоилась.
В армии, на первом году службы, я, вместе с сослуживцам, смотрел по телевизору ту незабываемую трансляцию, которая обошла телеканалы всего мира. Горел Белый Дом на Краснопресненской набережной, место, где заседал мой дядя депутат. Очень скоро я получил от матушки письмо. Она сообщала, что дядя лишился работы, что от него ушла жена, а точнее он ушёл, оставив ей всё нажитое, и живёт теперь рядом с нашим районным военкоматом.
Я не осмелился, он сам мне написал. Странные были письма. Вот, от корки до корки, содержание первого письма: «Врачи, Костя, установили, что алкоголики умирают чаще всего от цирроза печени и почти никогда от инсульта и инфаркта. Из чего вывели, что если перед сном принимать по столовой ложке водки, то не будет ни инсульта, ни инфаркта, ни цирроза печени. В ограниченных количествах, драгоценный мой, и яд выполняет функции лекарства».
Таким было первое письмо, не «здравствуй», не «до свидания». Письмо — совет. Я ему не ответил. На что было отвечать? Вскоре пришло второе письмо: «Костя, если хочешь, что бы весь твой организм очистился от шлаков и радиации, в ядерный век живём, от неё никто не спрячется, пей зелёный чай и по стакану сухого красного вина ежедневно.