Человек
Шрифт:
На сорок пять Дуся действительно не выглядела, ей было на вид не менее шестидесяти. За столом, надеясь услышать свои заветные двадцать, она спросила, сколько, на мой взгляд, ей лет. Я сказал восемнадцать и дядя, тут же, искренне подтвердил мои слова. Дуся поверила, открыла мне настоящий свой возраст, я сделал притворно удивлённое лицо. Дескать, никак не дашь. Довольная произведённым эффектом, она стала хвастаться клиентками, вспоминать и рассказывать, кому, когда что шила. Вдруг, заплакав, стала просить прощение у дяди за то, что от неё вышел мужчина. Уверяла,
Видимо, у дяди были с ней более близкие отношения, нежели просто соседские.
Капусты квашенной не было и холодцом с горчицей тоже не пахло, в качестве закуски предлагался один чеснок. Впрочем, ни дядю, ни хозяйку это обстоятельство не огорчало. У меня оставались деньги, и я предложил свои услуги. Хотел сходить в магазин купить хотя бы хлеба и колбасы. Услышав о том, что я не всё потратил, дядя вызвался сам идти и деньги у меня забрал.
Пока я спорил с бывшим депутатом открывать или нет шампанское, дядя был категорически против, просил отнести его матери и сестре, Дуся, не теряя время, налила три полных стакана водки.
— За твоё возвращение. — Сказал дядя и опрокинул свой.
Я глазам не поверил. С той же лёгкостью выпила Дуся.
— Не могу по столько. — Стал отказываться я.
— Что это за сержант, который стакан осилить не может. — Давил Владимир Иванович на моё самолюбие. — Поднеси к губам, она сама побежит.
Я поднёс. Не помню как, каким образом я допил стакан до конца, помню, что стоял в ванной комнате над раковиной и меня тошнило. Когда вышел из ванной наткнулся на дядю, наконец-таки собравшегося в магазин.
— Сейчас вернусь. Одна нога там, другая здесь. — Крикнул он мне, открывая квартирную дверь и вдруг шёпотом, подмигнув при этом, сказал. — А хочешь, бери её себе.
— Чего? — Не понял я.
— Не чего, а кого. — Передразнил он меня. — Евдокию конечно.
Настроение у него, в отличие от меня, было приподнятое. Он смеялся, шутил.
— Нет. — Твёрдо заявил я.
— Ну, как знаешь. Такие вещи два раза не предлагают.
Он убежал. Я же, перейдя порог комнаты, еле добрался до дивана и не сел на него, а лёг, слегка придавив лежавшую на диване кошечку.
Дуся сама стала ко мне приставать, что-то шептала на ухо, щекотала кончиком своей жидкой косы похожей на крысиный хвост, пробовала целовать. Я всему этому сопротивлялся.
Услышав, что дядя вернулся, она отсела от меня на порядочное расстояние и встретила пришедшего возгласами приветствия. Как будто ждала, маялась и наконец, дождалась.
Дядя закуску не купил. На деньги, которые я дал ему на хлеб и колбасу он купил водку, вино и две головки чеснока. Я снова слушал оскорбления в свой адрес, снова с трудом осилил стакан и оказался в ванной комнате.
— Ты больше ему не наливай. — Слышал я, уходя, слова Дуси, обращённые к дяде. — Только водку, молокосос, переводит.
Выйдя из ванной, я заметил, что на кухне стоит пожилая женщина, которая манит меня к себе. Я к ней подошёл. Женщина оказалась коммунальной соседкой.
— Молодой человек, что ж вы делаете? —
Я к этим мудрым словам прислушался. Как дядя ушёл со свадьбы сестры, не прощаясь, так и я скрылся, не заходя в комнату к Дусе. Думаю, на меня не обиделись.
Денег с дяди я не получил, туфли купил чуть позже, когда вышел на работу. Всё это время в солдатских ходил. Ни матушке, ни сестре о том, в каком виде лицезрел дядю, не сказал. Не сказал и о том, что пил с ним. А напрасно смолчал, возможно, избежал бы четвёртой с ним встречи.
Дело в том, что дядя, как оказалось, взял у матушки все её сбережения, включая деньги, заблаговременно отложенные на похороны, и в дополнение к этому занял кругленькую сумму через сестру. Им неудобно было, напоминать о возврате долга, послали меня.
Идти к нему не хотелось, но я пошёл. Дядя, занимая деньги, говорил, что устраивается на работу и ему нужен новый костюм. Пришёл я к нему, и сразу же имел возможность полюбоваться этим самым его новым нарядом.
Ноги и низ живота прикрывали выцветшие, тонкие, как паутина, тренировочные штаны с пузырями в области колен и ягодиц. Грудь и верх живота закрывала коротенькая рваная майка в масляных пятнах, центр живота (живот вырос, как у беременной) был гол. На бритой под ноль голове была летняя ситцевая кепка с мятым козырьком, на босых ногах рваные сандалеты, в которых, видимо, проходил и зиму.
А дело-то было ранней весной, третьего марта. Дул сильный ветер, на улице для того, что бы сделать вдох, взять в лёгкие воздух, необходимо было поворачиваться к ветру спиной. Этот ветер, как говорили знающие жизнь люди, гнал зиму, от него оставшийся снег таял. Вот в такую пору дядя предстал предо мной в описанном выше наряде.
Мне не удивился. Поздоровался прохладно, как с соседом, которого встречаешь по два раза на дню. Попросил помощи. Дело в том, что я встретил дядю в тот момент, когда он выходил из подъезда. Одет он был чрезвычайно легко, если не сказать легкомысленно, о чём я уже упоминал, и нёс в руках две огромные сетки с пустыми бутылками.
— Поможешь? — Попросил меня он. — Здесь не далеко, приёмный пункт сразу за магазином.
Разумеется, помог.
Когда подошли к пункту приёма стеклопосуды, дядя взял у меня сетку и, не обращая внимания на огромную озлобленную очередь, направился прямо к окошку, где собственно сам приём стеклотары и осуществлялся. Очередь загалдела.
— Куда прёшь, козёл! — Заорал на дядю мужик с багровым лицом. — Иди в задницу.
Дядю стали отталкивать, не хотели пропускать, но он, видимо, поднаторевший в разговорах с подобными очередями, заорал благим матом, кого-то даже укусил и всё же к окошку пролез. Уже сдавая пустые бутылки, он всё не мог успокоиться и, поворачивая лысую в кепке голову, грозил обозвавшему его «козлом» мужчине: