Chercher l'amour… Тебя ищу

Иголкина Леля

— Ты нравишься мне, Красов, — вдруг начинает говорить Романа. — Не стану этого отрицать, но…

— Но? — приподнимаюсь, ладонями опираясь на скатертью укрытую столешницу.

— Я не считаю себя роковой женщиной, разлучницей или…

— Дешевкой, вешающейся на шею мужикам?

— Не считаю! — мотает головой. — Но…

— Но я тебе нравлюсь, поэтому ты запросто способна поступиться своими принципами и любезно переспать со мной?

— Нет.

— Я не вступаю в интимные отношения…

— Я завидую твоей жене.

Это

она очень зря!

— А я — контуженному херу! — ухмыляюсь и плюхаюсь на место, с которого до этого чуть-чуть не сполз.

— Что?

— Есть одна тварь, которой в жизни слишком повезло. Понимаешь?

— С большим трудом, — Романа суетится взглядом, нервно дергает руками, лабает пальцами, играя на столе, как на огромном фортепиано, и вместе с этим гОлодно посматривает на стоящий перед ней заказ.

— Моя жена не счастлива со мною.

— Ты ошибаешься.

— Напротив! Я в этом на все сто уверен.

— Поговори с ней.

С этим, с задушевным разговором, может запросто произойти конфуз. С чего я взял? Так я уже неоднократно пробовал: уже пять дней, как Юлька от меня воротит нос, зато топорным образом изображает беременную и чересчур счастливую молодую женщину, которая днем плодотворно учится, штудирует политэкономическую лабуду, потом — что в общем-то естественно — внимательно следит за распорядком в теплом доме, достойным образом воспитывает маленького сына, а после совместного ужина, позевывая, отправляется в кровать, где, раскинувшись морской звездой, любезно в мое пользование себя предоставляет.

— О чем?

— То есть?

— О чем мне разговаривать с женщиной, которая врет, как дышит!

— Наверное, есть для этого причины. Возможно, у нее проблемы. А вдруг…

— Всего доброго, — резко подрываюсь.

— Послушай, — хватает меня за руку.

— Ничего не выйдет, — прикрыв глаза, сквозь зубы сообщаю. — Ни-че-го!

— Я не хочу отношений, Костя.

— Ложь! — теперь таращусь на заискивающую очередную лгунью диким зверем. — Вы, видимо, все рождаетесь с подобным дефектом.

— Зачем грубишь и перебиваешь?

— А по-другому ты, по-моему, не понимаешь! Я начинаю сочувствовать твоему бывшему. Он…

— Он сволочь и козел, — грубо отрезает. — Сочувствуешь твари, которая самозабвенно била меня в грудь ногами, хлестала по рукам и бедрам, попадая каблуками в мой живот? Переживаешь за его дальнейшую судьбу? Оправдываешь подобное поведение? Спрошу, пожалуй, прямо.

— Мне пора, — выдергиваю руку. — Пока!

— Ты бы избил жену? Впечатал в стену мать своих детей? Назвал бы родную женщину черномазой блядью, потому что на нее случайно в ресторане обратил внимание незнакомый мужчина, сидящий рядом с их столом? Дал бы по лицу наотмашь? Зарядил сюда, — указывает пальцем на свою щеку, — стальным кулаком, потому что сука по-хорошему не понимает? Что смотришь? Да, Красов! Вот так все было. А ты… Ты понравился мне. И что из этого следует?

— Что ни черта не выйдет.

—

Что у меня есть вкус и не сдыхающее намерение к лучшей жизни.

— Ты ошибаешься.

— Уверена, что ты не прав, но о том, что не будет продолжения я и без твоих оскорблений вполне догадываюсь. Не маленькая. Я просто знаю обо всем! — смаргивает, будто очевидное глазами подтверждает.

— Не приставай ко мне, пожалуйста.

— У меня нет друзей, Костя, — «ни черта себе» признание транслирует Романа.

— Не верю, — надменно ухмыляюсь, свысока рассматривая ее просящее о милости лицо.

— Я нахожусь в бегах, по бандитски-воровским понятиям — вне закона, если угодно. Понимаешь, что это означает?

— Это означает, что ты, матёрая преступница и шантажистка, перешла не тому человеку ровную дорожку? Мы обсуждали это. Мне уже пора…

— Нет, — громко сглатывает и опускает голову. — Я просто тяжело схожусь с людьми. С некоторых пор, конечно, но от этого совсем не легче.

— Ничем не могу помочь.

— Но я хороший друг, Костя.

— Здесь опять «увы», Романа. Я не умею дружить с женщинами. Один раз попробовал, а потом женился на подруге детства. Такие отношения непозволительны, они противоестественны. Скотские и душные. Как модно говорить — абьюзивные, токсичные.

— Почему?

— Рано или поздно все перерастет в откровенную, ни к чему конкретному не обязывающую, е. лю или вынужденный супружеский союз.

— А почему скотские?

— Секс по дружбе, например, брак из жалости, семья по бархатному принуждению, потому что ничего другого никому из будущих супругов достойного не подвернулось. Так называемые друзья бились задницами на тесном дружеском пространстве, отгоняя истинные чувства. Почему так? Я, извини, предчувствую твой следующий вопрос.

— Да!

— Потому что это обыкновенная привязанность, привычка, собачья преданность, заискивание и стремление понравиться. Это…

Господи! Это ведь откровенная ложь…

«Что ты делаешь, Костя?» — шепчет Юля, прижимая плечико к тому же ушку, в которое я нагло лезу мордой.

«Чем от тебя пахнет, Смирнова?» — прикрыв глаза, шиплю. — «Я дурею…».

«Странно!» — язвительно хмыкнув, сильно отклоняется и отталкивает прохладной ладошкой мой наглый нос.

«Что странного?» — ощутимо уменьшаю настойчивый мужской напор.

«Ты дуреешь?» — хихикает, жеманно прикрывая рот.

«Ты мне понравилась» — не скрывая, признаюсь.

«У меня есть друг, Костя!» — серьезным тоном отвечает.

«И что?» — пальцами бережно прихватываю развевающийся темный локон.

«Он самый лучший» — громко заявляет.

«Это потому, что ты со мной всего семь дней знакома. Уверен, что в скором времени ты изменишь мнение…».

— Привет, — в просторном холле, рассиживаясь на бархатной банкетке, меня встречает Юля.

— Привет, — не поднимая глаз, протягиваю ей букет. — Возьми, пожалуйста.