Chercher l'amour… Тебя ищу
Шрифт:
— Это здесь.
Он тихо барабанит по как будто бы картонному, наспех склеенному из подручных материалов полотну, затем прикладывает аккуратно ухо, прикрывает смеющиеся глаза, замирает и прислушивается, а у меня, как по накатанному, один за одним спокойно загибаются пальцы, формируя стальные кулаки, которыми я для нее весь мир на щепки разнесу. Велихов раздвигает дверь, оставляя тело рядом, просовывает внутрь голову, а после, удостоверившись в подходящем виде, обращается ко мне:
— Там…
Юля и Антония сидят с ногами на подобии полуторной кровати, стоящей возле панорамного
— Юль? — негромко окликаю женственный тандем.
Сестрички мгновенно оживают, сильно вздрагивают, одновременно, копирующим друг друга жестом, смахивают слезы, опускают головы, а Тоня на закуску тихо добавляет.
— Ой, Петя-я-я.
— Да твою ж, налево, мать, — сквозь зубы чешет Велихов. — Тос, — подходит ближе, усаживается перед ней на корточки и по-собачьи заглядывает маленькой жене в заплаканное лицо, — идем, наверное. Надо отдохнуть. Там Валечка кушать хочет. Пусть они вдвоем тут посидят, обсудят жизнь. Ты меня слышишь?
— Да, — мычит ему, а мне с громким шмыганьем вещает, — привет…
«Привет-привет!» — здороваюсь с хозяйкой силой мысли, вслух ни черта не произнося.
Петр помогает Тосику сползти вразвалочку с небольшой кровати, терпеливо дожидается, пока она засунет в мохнатые тапки маленькие ступни, а после, обхватив ее запястье, тянет вон из небольшого помещения.
— Оставайся! — слышу слабенькую просьбу, когда Велиховы проходят мимо меня. — Оставайтесь здесь.
— Юль… — а мне, по-видимому, ничего другого в голову не приходит, кроме бесконечного повторения ее имени. — Посмотри на меня, — шагнув, быстро занимаю место Нии, задом ерзаю на покрывале и придвигаюсь ближе. — Как ты, сладкая? — смелею и нахально заправляю за уши сильно замусоленные волосы, безжизненно висящие и слипшиеся от накручиваний на указательный женский палец.
— Привет, — наконец-то глухо отвечает.
— Что случилось?
Она низко опускает голову и отворачивается от меня. Я вижу, как трепещут длинные ресницы, как синхронно выползают две крупные слезинки, как поджимаются раздувшиеся от многочисленных рыданий ярко-алые губы, как двигается под нежной кожей женская гортань.
— Он тебя ударил? Посмотри на меня.
— Нет, — мгновенно отрицает. — Не бил, — для убедительности твердо повторяет.
— Почему вы здесь? Расскажи мне все. Слышишь?
— Я ушла, — всхлипнув, отвечает. — Ушла от Кости, бросила его и…
— И пришла сюда? — подсказываю непростой итог.
— Родители не поймут, — мотает головой. — Особенно отец.
— Юль…
— Мне некуда идти. Доволен, гад?
— Нет.
— Ты загнал меня, заставил ошибаться, а я…
— Извини.
— А я запуталась и завралась. Знаешь почему?
Не имею, твою мать, ни малейшего понятия, но хотел бы, если ее душе угодно, именно сейчас узнать.
— Потому что я люблю тебя, — выкатывает долгожданное признание, а после шипящим тоном добавляет. —
Глава 31
Первый снег
«Не ревнуйте к прошлому…».
Черт возьми, не могу не ревновать! Ревную, ревную, захлебываюсь злостью, продавливаю гнев, обильно взращивая долбаную ненависть. Определенно я потерял херову кучу времени, пока выстраивал мировой порядок, забив на личное, отдав другому мудаку свою любовь.
«От хороших не уходят и к плохим не возвращаются…».
Всё понимаю, всё через себя, как фильтр пропускаю, но не могу свыкнуться, смириться и, как оно есть, принять. Принять, что здесь, сейчас, на этой, по-современному обставленной, просторной площади, я тенью следую за Юлей, которая на автомате, словно добротно вышколенная, чересчур послушная, покладистая, до тошноты и одури прилизанная первая жена предлагает мне теплый сытный ужин, с грустной улыбкой на губах интересуется тем, как прошел мой день, посмеиваясь, угощает от всей души добавкой, затем поглаживает спинку надувшегося и серьезного сыночка, свесившего ножки с высокого стула, ерошит парню волосы, придавливает маленькую кнопочку, щипает гладенькие щечки, несмело трогает мое плечо, а после наклоняется, чтобы в губы очень целомудренно поцеловать.
— Ты устал? — кончиком холодного носа ласкает мою скулу. — Ты такой родной, такой близкий, такой любимый, — шепчет, тихо всхлипывая, при этом непрерывно повторяет. — Где же ты так долго был, Свят? Свят, Свят, Свят…
— Юль… — повернув лицо, тараню фасом высокий женский лоб, ровный нос и бледно-розовые губы. — Скажи…
— Тшш! — внезапно отступает и приставляет свой указательный палец, категорически запрещая дальнейший диалог. — Тшш, тшш, — таинственно подмахивает длинными ресницами, кивает на куняющего сынишку и одновременно с этим выставляет руки, намереваясь его поднять.
— Оставь…
Перехватив инициативу, бережно снимаю парня с насиженного места, предусмотрительно поддерживая под согнутую спину, как будто бы безжизненную, слишком ватную тоненькую шею и парующий от обильной потницы взлохмаченный затылок, выношу его из кухни.
— Куда? — не слишком-то уверенно оглядываюсь на нее, скашивая взгляд через свое плечо.
— В детскую, — Юла обходит и становится передо мной, чтобы показать маршрут дальнейшего следования.
Мы продвигаемся неспешно, с опаской и осторожностью, беззвучным приветствием киваем рассиживающимся Велиховым на большом диване, а я встречаюсь взглядом с прищурившимся главой красивого семейства, шепчу уже в который раз душевное «спасибо», а после плавно перевожу глаза на настороженную Тоню.
— Вы спать? — заикаясь, спрашивает у нас.
— Да, — отвечает ей Юла, а затем бросает взгляд, выискивая на моем лице простому выводу скупое подтверждение. — Свят?
— Малышка не возражает, что этот сонный клиент арендует у нее диванчик? — бережно подкидываю сына, удобнее устраивая на себе.
— Это честь для нее, как для младшенькой, — смеется Петька. — Валя — добрая душа, к тому же через слово и движение понимает, что вообще происходит в ее светелке. Туз, ты что-то хочешь сказать?