Chercher l'amour… Тебя ищу
Шрифт:
— Тацька! Смесно, — хихикает мальчишка. — Амолом, амолом? Сто это такое? Сто ты говолис, деда? — внук предосудительно качает головой.
— Ерунду, князек, — негромко хмыкаю, почти мгновенно отвечая.
Кто, скажите мне на милость, внимательно выслушивает этого немного перезрелого Смирнова, который, как правило, фантастическую ересь космического, бл, масштаба к приземленным на чаёк несет? Я, по-видимому, тоже неблагодарный старый хрен. Одна лишь женщина родная… Моя мама… Мама всегда была на нужной стороне и в нужной теме. Даже тогда, когда мне что-то предъявляли и обвиняли в том, в чем был не
— А бабуска… — внучок вращает мелкие запястья, словно куда-то вкручивает лампочки.
— Напекла тебе блинчиков с яблоками. Еще…
— Бинчики? — хохочет сладкий.
— Там тебя маленький подарок ждет.
— Подалок? — у волчонка от изумления раскрывается роток. — Какой?
— Приедешь и увидишь. Юля?
— Покупают, покупают, покупают… — дочь бесконечно повторяет. — Блины, подарки. Ловушка, да и только. Я ведь все решила и смогла. Но нет! Ты приехал и вмешался. По-прежнему считаешь, что имеешь право отчитываться перед посторонними за нас?
— Я все понял. Никогда так, между прочим, не считал. И, кстати, если тебе интересно, детка, я ничего за вас не решаю. Не имею такой привычки, да и просто не умею, — тут бы со своим добром без гребаных потерь великодушно разгрестись. — Мне не нужно по два раза повторять, — хочу ей намекнуть, что намерен поддержать любое решение относительно дальнейших отношений с неугодным мужем.
Увы, мои попытки — почти болезненные родовые потуги… Ух ни хера себе я кое-что и кое с чем сравнил!
— И потом, никто не собирается вас покупать. Сколько мы не видели Игоря? Ты все же думай, когда что-то подобное говоришь. Напоминаешь загнанную к флажкам волчицу, которая от безысходности, понурив маленькую задницу, грызет свой куцый хвост.
Похоже, я отличную метафору нашел. По крайней мере, она мне кажется удачной, поскольку все так и выглядит сейчас. Интересно, считает ли Юла помалкивающего Святика предателем, приведшего в их уютненькое логово жестокого охотника, у которого в мечтах отдельным пунктом засело желание истребить все волчье царство, поместив каждую живую особь на большую цепь и под домашний, твою мать, арест?
Дочь, перегнувшись через кресло, поднимает верхнюю губу, оголяя и выставляя мне на обозрение безупречные резцы. Похоже, молодая самочка порыкивает в отчаянных попытках напугать случайного свидетеля ее агонии. Она рассчитывает, что выберется живой и невредимой из капкана, в который по глупости попала, поэтому сожрав свой хвост, приступает к задним, широко расставленным длиннющим лапам.
— Что с тобой, Юла? — предусмотрительно вжимаюсь в спинку кресла.
— Ничего, — но она внезапно отступает.
С чего бы это? Ох, твою в печенку мать! Это он… Это Мудрый талантливо снижает градус бабского неудовольствия, прихватывая подскакивающую в нервном импульсе выступающую женскую коленку. Они уверенная пара, каждый живой сегмент которой знает маленькие пунктики воздействия друг на друга, которые
— Тебе представится исключительная возможность выговориться безутешной матери в жилетку, Юля. Хочу, чтобы ты наконец-таки осознала, что довела ее до белого каления. Предполагаю, что ты этого не желала, но невольно все же стала возбудителем нездоровья. Мама очень плохо себя чувствует. Что за выбрыки, в конце концов?
— Это ты ее довел, — волчица снова огрызается. — Твое пьянство и долбаные шуточки. Тебе весело, отец? Радуешься, что смог осуществить задуманное? Я не вернусь к нему. Услышь меня, пожалуйста. Между нами все закончилось…
«По-видимому, так и не успев начаться!» — следует добавить, но я предусмотрительно молчу.
— … у меня есть любимый мужчина, отец моего ребенка, человек, которого я долго искала и ждала, и я хочу… Господи! Я требую…
— Не перебивай меня, эмоциональная засранка. А кто, скажи-ка, милая, оспаривает ваши с ним отношения? — моргаю и указываю на Свята. — Да будь я проклят, если начну это делать.
— Зачем ты приехал и вынудил…
— Вынудил?
— Ты спекулировал.
— Перепутала, да?
— Что? — выкатывает доча удивление, выпучивая глазки.
— Перепутала понятия, солнышко. Я спекулировал или манипулировал?
— Какая разница! — пырскает Юла.
— Вы неправильно поступили и неверно рассчитали. А самое обидное то, что подумали будто мы не способны на понимание. Дурачки, ей-богу! Настолько зачумленные собственными проблемами, что на неприятности старшей дочери плевать. У тебя, Юленька, что-то с разумом случилось, как только ты увидела его? Стала бешеной и аффективной? Сильное чувство. Я прав? Или тебя так пробрало и вштырило от осознания того, что твой Святой, с которым вы расстались, сильно поругавшись, почти не коцаный, невредимый и живой?
Вздрагивает здоровый хрен на каждой кличке, которой я его любезно награждаю. Дети — удивительные творения природы и родителей, конечно. Эгоистичные создания считают, что со стартом их совершеннолетия неугомонные предки, они же надоедливые родаки, они же хнычущие от недостатка внимания слезливые старые хрычи, перестают интересоваться тем, как, где и с кем проводят время их значительно подросшие малыши-карандаши. Огорчить и образумить детку? Или предоставить неограниченные полномочия этому ребенку, который, я уверен, доходчивее донесет мою простую мысль. Игорь, их сладкий сыночка, отомстит за нас с Евгенией. Я поспособствую, покажу, расскажу и даже научу мальчишку. Уведомит их позже князь, по чем на том базаре фунт земного лиха и где зимуют раки, когда на дне, в камнях не спят.
— Куда уж нам, глупым желторотым идиотам! — скабрезничает непрерывно дочь.
— Давай так! Я еще раз обрисую выгоды от того, что будет, а ты…
— Я взрослый человек, — перебивая, гордо задирает подбородок.
Забыла, видимо, добавить самостоятельный и глупый! Но Бог с ней — пусть живет.
— Этого вообще не отрицаю, — подаюсь лицом вперед. — Значит, решай проблемы по-взрослому, как полагается, а не как юношеский гормон к… — последнее добавляю диким шепотом, — пизде прильет.