Chercher l'amour… Тебя ищу
Шрифт:
— Безусловно, — резко отступает. — Кто бы стал спорить! Я помню, как дружно вы, хихикая, с ним прятались в лесу. Что он делал в те моменты, когда вы скрывались за горизонтом, покидая перископную глубину? Твой папа был, вероятно, в курсе, куда гандон совал свой нос?
— Не твое дело!
— Не мое. Но стало вдруг моим, когда ты стала моей женой, а потом сношалась с моим кольцом на пальце по углам.
— Придурок!
— Игорь рассказал, что видел.
Неправда!
— Мудрый трогал тебя, спал с тобой в лесу, «кусал и грыз» тебя. Вы целовались, Юля, но ты настырно отрицала
— Заткнись!
— Когда мужик неверен… Ох, твою мать! — он выставляет руки себе на пояс, некрасиво задирая полы пиджака. — Он носит в клювике цветы, задаривает курицу подарками, старается, если можно так сказать, прибрать за собой. Замылим глазки, услужим в чем-то жалком-мелком, накормим шоколадом, бирюльки в уши втянем, кольешку подберем. Потом, конечно, будем осторожны. Но рыбка все же проглотила жирную наживку. Вы ведётесь на эту мишуру так же, как и мы на дармовой от вас почти животный секс. Ты виртуозно каялась, Юла! Пыхтела, постанывала, подставлялась. Но…
— Все! — вскакиваю наконец-то и ударяюсь лбом о Костин подбородок. — Че-е-е-ерт! — незамедлительно пришибленно мычу.
— Прощай! — почесывая подбородок, он разворачивается и начинает отходить.
— Я люблю Святослава, Красов! Тебе там слышно? — кричу в мужской подрагивающий странным образом затылок. — Всегда и только его, — краем глаза замечаю знакомую машину, которая останавливается напротив входа в это заведение. — Его! Его! Его! — хлопаю руками, как неспособная к полетам птица и визжу. — Чтоб ты сдох, урод…
Выскочив из машины и оглядываясь по сторонам, мой Мудрый перебегает насыщенную транспортную полосу и неосторожно сталкивается своим плечом с тем, кто только что покинул чертов стол, за которым, подперев ладонями рискующую оторваться голову, я прохладным ветром, выдуваемым опухшими губами, смахиваю слезы и внимательно за этими двумя слежу. Они отталкиваются друг от друга, как разноименные заряды. Свят отстраняется и присматривается к тому, с кем нечаянно столкнулся, а Костя запрокидывает голову и, по-моему, что-то злобно шепчет в воздух. Я привстаю и замираю:
«Прости меня, прости меня, прости меня» — лишь мысленно шепчу.
Свят предлагает свою руку и ждет ответного броска. Красов завороженно пялится на раскрытую ладонь, заводит нужную конечность за спину и, повернувшись на каблуках, отходит в сторону.
«Ну?» — я заклинаю Святослава. — «Ну же, ну! Иди ко мне…».
Он раскрывает рот и, кажется, горланит:
«Красов, сто-о-о-ой! Кому сказал! Я тебя сейчас убью-ю-ю-ю!».
«Нет! Только, черт возьми, не это» — выскакиваю без пальто, стремглав, лечу к нему и висну тряпкой на родных плечах:
«Свят, Свят, Свят… Остановись, любимый. Не надо. Все хорошо. Тише-тише. Я тебя прошу-у-у-у!»…
— Вкусно? — аккуратно смахиваю бисквитную крошку с мужских красивых губ.
— Очень! — он сильно щурится, специально изображая жирного довольного кота. — Ты сладкая, жена, — Свят лезет через всю панель, пока не утыкается носом в мое ухо. — Укушу, Юла, а потом съем без хлеба! Употреблю,
Щекотно и приятно. Пусть употребляет! На здоровье. Мне себя совсем не жалко для того, кого люблю. Пока он там хозяйничает, я ощупью сворачиваю опустошенную кондитерскую коробку и, скинув картонку на пол, обхватив его затылок, еще сильнее прижимаю его лицом к себе.
— Целуй, любимый, — закатив глаза, прошу.
— Ты успокоилась? — уложив свою щеку мне на плечо, выдыхает теплый воздух на постоянно сокращающуюся кожу.
— Угу.
— А чего пищала? Ты, кстати, очень звонкая. Вроде тихая, но по обстоятельствам непредсказуемая. Юль, я чуть-чуть боюсь тебя.
— Ты, кажется, что-то хотел мне сказать? — перевожу в другое русло разговор.
— Угу, — подмигивает и качает головой. — Сергей Максимович в курсе, он тоже дал добро. Короче…
Что-то мне нехорошо! Я корчусь, поджимаю ноги, двумя руками закрываю рот.
— Юля? — он настораживается и почти вжимает меня в дверь. — Тебе плохо?
Тошнит и что-то рвет сосуды. Заткнув ротовую яму, мотаю сильно-сильно головой.
— На улицу? — вслепую дергает дверную ручку и, толкнувши пяткой свое полотно, вываливается наружу.
Слежу за тем, как Мудрый обегает нос машины, как обдают его огромную фигуру ярким светом фонари, как он рывком распахивает мою дверь и ловит тело, словно что-то ценное и хрупкое.
— Юля, что с тобой?
— М-м-м-м, — хриплю, толкаюсь и отскакиваю от него. Затем склонившись над большим сугробом, вызываю скоростным дозвоном спазмирующую преисподнюю, которая, слава Богу, не долго заставляет себя ждать. — Отойди! — выставляю руку. — Пожалуйста, — кашляю и сплевываю желчь, которая с меня в три чертовых ручья течет.
— Все хорошо? — присев на корточки, внимательно заглядывает мне в лицо, что-то ищет, вероятно, понимания, но не найдя, усиленно гундосит. — Это то, да?
— Нет, — отрицательно бухчу.
— Я не расслышал, — он плюхается в снег, раскладывает тело на земле и, задрав лицо, орет. — Ты ждешь ребенка, Мудрая? Прием!
Вот дурачок!
— Съела что-то не то, Свят, — пихаю в бок носком. — Прекрати немедленно. Замолчи, пожалуйста.
— Какой срок?
Вот идиот!
— Я переволновалась. Что ты там хотел сказать? — тыльной стороной ладони вытираю губы, а захватив снежок, приставляю замороженную воду сначала к носу и щекам, а потом трогаю губами хорошо потекший лёд.
— Барбариска уже у нас и бьет копытом в том оборудованном загоне. Игорь будет рад, как думаешь? — подперев рукой голову, укладывается на бок и настороженно присматривается ко мне. — Ты беременна? — внезапно тормошит меня Святой, задав чрезвычайно неудобный на сейчас вопрос.
— Нет.
— У врача была?
— Нет, — пытаюсь встать, но Святослав во сто крат сильнее и маневреннее. Я падаю, а после кто-то бережно укладывает меня на что-то мягкое, большое и горячее.
— Скажи еще раз, сладкая, — долдонит мне в затылок, стягивая шапку. — Беременна? Да? Юль, не томи, пожалуйста. Ты чего? Как это происходит у тебя? Я в прошлый раз просрал свой шанс, а в этот… Короче, ты с меня не встанешь, пока не скажешь «да».