Chercher l'amour… Тебя ищу
Шрифт:
— Доброй ночи, Сергей Максимович, — здоровается полностью одетый Свят, с которым рядом стоит чрезвычайно сосредоточенная Юлька.
— Виделись уже, — одергиваю футболку, которую второпях как зря на тело натянул. — Что? Та-а-ак! Свят? — зачем-то перехожу на жуткий шепот, как будто мы с ним адский заговор плетем, пока никто из бабского батальона этого не слышит.
— Мы поедем, потому что…
— Я рожаю, пап, — всхлипнув, говорит Юла. — Началось.
Вот это да!
— Настя? — прищурившись, поправляю
— Что? — дочь то ли через силу, то ли через боль мне криво улыбается.
— Неважно! — снова обращаюсь к Святославу. — Нам поехать с вами?
— Присмотрите, пожалуйста, за сыном. Он спит, но…
— Я с ним попрощалась, — заканчивает за него Юла, повесив нос и слишком низко опустив толкушку. — Папочка, пожалуйста, присмотрите за сладким. Я тебя прошу.
У нее точно не все черти дома! Зато рыжие с усами знатно правят бал.
— Что ты сделала?
— Я…
— Сережа! — вклинивается моя личная пила. — Что, детка?
— Я рожаю, — вытирает пальцем набежавшую соплю.
Я ее сейчас прибью! Но, пиздец, хочу добавить прежде:
«Ты в этом, черт возьми, уверена? Или будет как в тот прошлый, поза-, поза-, позапрошлый раз?»…
— На цирк хочешь посмотреть? — привстав на цыпочки, сквозь ресницы, прищурившись, рассматриваю, как Мудрые считают тяжелые шаги по немногочисленным ступенькам.
— Это не смешно, Сергей! — Женя возится позади меня.
— Отнюдь!
— Машина…
— Стоит под парами у основания лестницы.
— Только бы не расколыхать, — ворчит Смирнова.
— Она прекрасно держится, а он слегка плывет. Да уж, кто бы мог подумать, что товарищ — наш бывалый, сильный воин — споткнется на беременной ЮлЕ… — повернувшись к бормочущей за моей спиной лицом, мгновенно застываю.
Полностью одетая стоит по стойке смирно, не дышит и даже не моргает.
— Э-э-э-э…
— Я поеду на такси. Ты побудешь с Игорем.
Хорошие дела! Иди ты на такой огромный х. й, жена!
— У тебя в мозгах маразматический кисель, Евгения? — грозно наступаю. — Разжижение, по-видимому.
— Я не буду здесь сидеть и ничего не делать.
— Подложишь ей под жопу руки? — скосив жестоко взгляд, продолжаю говорить. — Примешь на себя удар? Родишь, блядь, за нее? Что ты делаешь? Ты шурупаешь в акушерстве и гинекологии? Да ты, кроме как воткнуть в нужное место мой член, ни черта об этом не знаешь.
— Прекрати!
— Что прекратить?
— Я мать!
Вот это гребаное откровение! Итить, да я сейчас взорвусь. Но не от злости, а от гомерического смеха. И об этом важно говорит та, у которой я был первым мужчиной, посмевшим забрать пахучий аленький цветочек, после чего «ожЕнившаяся наконец-то» решила с горя подымить. И слава Богу, что не повеситься на карнизе в одинокой кухне.
— Ей больно! — взвизгивает
— Она с ним, — указываю вытянутой рукой на то, что происходит на улице, там, за окном. — Свят на удивление спокоен. У него все под контролем…
— Надо было вызвать скорую, — продолжает причитать. — Зачем это геройство? А если…
— «Скорую», которая слишком скорая и, естественно, с гарантией? Предлагаешь военный госпиталь спешно развернуть? Дочь! Доченька рожает! Спасите-помогите.
— Решил про поле повещать? — хрипит Женёк.
— Зачем им, я спрашиваю, скорая помощь? Для того чтобы услышать в трубку: «Добирайтесь до роддома своим пешим ходом»? Она не умирает, а рожает, Женя. Твою мать! — ругательство шиплю, нехорошо сощурив взгляд. — Разорви ты к чертям тот канат, который вы с ней тянете, пытаясь кому-то что-то доказать. С ней ее муж, ее долгожданный человек, ее любовь… Е. ать, всей жизни! Ты тут при чем?
— Ты отвезешь? — задирает нагло нос.
— Нет!
— Сережа! — теперь поджимает кулачки к губам.
— Заканчивай манипулировать, Евгения. Они разберутся без тебя. Подумай лучше, чем накормишь нас с утра.
— Ты ее видел? — теперь вдруг наступает на меня.
— А ты? — кивком указываю через свое плечо.
— Я возьму машину?
— Дашь мне раком — и можешь хоть вообще из нее не вылезать. Я постелю тебе на заднем, там будешь жить. С комфортом, но без мужика. Ку-ку, чика! Что с тобой?
— Я согласна! — выпячивает подбородок и толкается мне в грудь своим лицом. — Сереженька, пожалуйста.
— Идем-ка успокоимся, посмотрим на мелодраму, которую сейчас дают на парадном входе. Идем, идем, идем, — обхватив ее затылок, разворачиваю и, подталкивая всхлипывающую в спину, направляю нас к огромному стеклянному экрану. — Смотри! — устанавливаю перед собой.
Дочь спускается по ступеням, выставив вперед руки, которые придерживает улыбающийся Святослав. Она шагает, а он поддерживает и не дает упасть.
— Талантливо, да? — прижавшись к женскому виску щекой, шепчу в стекло.
— Юлька смешная, — похоже, через слезы улыбается жена. — А сумка?
— Уже загрузил.
— Дождь?
— Осень на дворе, чика. Ничего сверхъестественного.
— Прохладно?
— Все приготовлено согласно погоде.
— Ой-ой-ой! — Женя встает на цыпочки и следит за тем, как Свят подсаживает Юльку на заднее сидение. — Боже-Боже, пусть будет все хорошо. Пусть поскорее. Пусть…
— Хы-хы-хы, — кто-то глубоко несчастный жалобно постанывает за нами: где-то почти рядом, где-то близко, где-то — совсем недалеко.
Детская фигурка с поднятой рукой, зацепившись пальцами за дверную ручку, отсвечивает темным силуэтом в проеме, ярко освещенном коридорным светом, сбившимся у мелких ног.