Chercher l'amour… Тебя ищу
Шрифт:
«Зеленый, зеленый, зеленый…» — молю о милости дорожного царя и бегаю глазами по периметру, обозревая обстановку для того, чтобы беспрепятственно рвануть вперед, как только нам позволит раскачивающийся на проводах канатный светофор.
«Полное раскрытие…». А на что это, бля, похоже, а? Диковинный цветок, наверное, где-то в дебрях Амазонии раскрыл свой зев, чтобы заманить на нектарчик любопытную, но дурную мошкару. У сверхзвукового на коленке склепанные закрылки на фиг отвалились? Похоже, кто-то грозный ногою вышиб аварийный люк и в салоне произошла разгерметизация?
— Сережа, не гони! — шипит моя Смирнова, придерживая шлейф своего ремня.
— Они…
— Ее перевели в родильный зал. Она Свята выгнала. Сказала…
«Всё сама!»… Плавали и в этом, и такое проходили.
— Князь, не вылазь из кресла, — мельком замечаю, как малой вращает, как дикий ангел, головой. — Через пять минут приедем. Встретишься с отцом.
— Холосо, — он успокаивается и принимает смиренное, но все еще чрезвычайно гордое, положение.
— Женя, дальше что? — извернувшись, обращаю к ней половину своего лица.
— … — блаженно скалящаяся лишь как-то дико поджимает губы и дергает плечами, словно чардаш пляшет, венгерский отбивая такт.
И все? Наконец-то истощилась или что-то будет дальше?
— Та-а-а-к! — вращаю бешено рулем, отыскивая свободное парковочное место.
Похоже, городские дамы решили именно сегодня большой компанией собраться. Больничная стоянка до краев забита. Некуда, некуда, некуда… Да чтоб вас, девки. Твою мать! И здесь не втиснуться, и здесь нет места, а здесь какой-то идиот очень косо стал, теперь, как говорят у нас:
«Ни в рОте и ни в жопе!».
— Пидорас! — сиплю, пока сдаю назад.
— Тише! — прикладывает к носу палец чика.
— А что он тут расставил! — визжу, как баба. — Где, где, где? Женька, подсоби.
— Я ищу…
А побыстрее и активнее нельзя, чикуита?
— Там! — сидящий рядом штурман указывает в подходящую по габаритам ложбинку между…
Ну надо же, как все к чертям совпало!
— Это же его машина? — уткнувшись носом в лобовое, посмеиваясь, задушенно хриплю.
— Давай быстрее, пока не заняли, — подпрыгивает в пассажирском кресле Женька.
Не торопи меня, кубинка! А то я носом Святику водительское черкану.
— Тихо-тихо, команданте. Раскудахталась, как курица!
— Бабушка, ты кур-р-р-р-р-ица? — хохочет звонко князь. — Кар-р-р, кар-р-р, кар-р-р!
Кто бы мелкому поведал, что так кричит другая птица, но черт, похоже, с этим. Что он только вот сказал? Нет-нет, я все прекрасно и с первой ноты чудненько расслышал. Пожать плечами, закатить глаза и что-то в воздух прокричать? Здесь только троекратное с двумя короткими и одним раскатистым:
«Ура,
Мы носимся по холлу, словно оглашенные, а я, похоже, ловлю тот самый — с которого намедни только ржал — психический приход. Надо же, как мы, мужики, глупеем, когда попадаем в подобные заведения. Сразу демонстрируем покорность, послушание и удерживаем зрительный контакт с тем, кто ориентируется здесь, словно ходит в это место, как на собственную лучшую войну.
— Святослав? — рукой размахивая, Женя обращается к вышедшему из какой-то дальней палаты зятю. — Привет, — переходит сразу же на самый-самый тихий шепот.
— Па! — пищит внучок.
— Тихо, сладкий, — сжимаю детский зад, который он, по-прежнему рассиживаясь на мне, втягивает внутрь, пряча ягодицы от деда, норовящего мякоть мальчугана пощипать.
— Папочка! — теперь шипит малыш.
Мудрый странно лыбится и, расставив руки, как будто бы с радушием или поклоном блядуна, перепутавшего места для случек, подходит к нам.
— Ну как? — я странно вылезаю перед Женькой. — Не тяни, пожалуйста, и без долбаных прелюдий. Быстро, жестко, как я люблю. Я уже готов и увлажнён. Ну-у-у-у! — набычившись, мычу.
— Сережа! — а на меня рычит чикуита, леопардесса в каком-то там колене. Да чтоб, в конце концов, ее!
— Чего? — таращусь на нее.
— У тебя сестричка родилась, сладкий, — протягивая к сыну руки, смеется Мудрый и докладывает словно в штаб приносит драгоценную весть о долгожданной рекогносцировке. — Три килограмма шестьсот граммов. Маленькая-маленькая-маленькая пуговка. Аннушка наша закричала несколько минут назад…
— Вы успели? — подпрыгивая, лепечет Женя.
Мы! Мы не успели, женщина. Они, очевидно, прибыли и вовремя, и в нужное им место. Стоп, стоп, стоп!
«Аннушка?» — он ведь так сказал?
— Аня? — подкатив глаза, смеюсь. — Черт! Это очень просто, Свят.
— М? — подкидывая сына, с вопросом обращается ко мне.
— Я гадал-гадал, гадал-гадал. А вы…
— Анна Святославовна! — выпячивает в больничную рубаху затянутую грудь и напирает массой на князька. — Пойдем туда?
Только этого еще нам не хватало.
— Я всё взяла, Святик, — изображая трындычиху, воркует Женя.
Что «всё»? Что она там еще взяла?
— Переоденем здесь? — озирается, отыскивая тихое и теплое место.
— Туда, — зять кивком указывает на ряд кресел, в которых мужики храпят.
— Что вы задумали? — иду за троицей — по ощущениям — предателей.
— Ничего, — оглядываясь, виртуозно чешет чика.
— Что тут происходит?
— Ничего, — вполоборота отвечает Свят…
«И вот-те здрасьте!» — как говорит зажравшийся престарелый адвокат, старший Велихов, Григорий Александрович, любимый аристократичный папенька меньшего зятька. Мой внук одет, как маленький хирург. Еще немного и парень, напялив латекс на мелкие ручонки, пойдет кромсать мамаш, не успевших разродиться до определенного момента. Голубая форма, стерильная шапочка и даже в тот же тон бахилы, которые ему натягивает хитромудрый зять.