Chercher l'amour… Тебя ищу
Шрифт:
Дождь монотонно умывает чащу, шум капель баюкает, но меня не усыпляет, а полное безветрие заставляет думать будто это рай и все человеческое здесь чуждо. Нет атмосферы, только вакуум. Азот на нулевой отметке, а кислород сильно забивает легкие, заставляя голодать немногочисленные живые клетки. Задыхаюсь чистотой и свежестью, слепну от кромешной тьмы и глохну от звенящей тишины. Нужно быть во всеоружии и не стоит расслабляться…
«Кто-то же стрелял в Юлу. Безжалостная сука где-то рядом!» — переступаю через расслабленное в посмертной позе тело, укладываю на груди узкие кисти, двумя пальцами поправляю
«Не надо» — обескровленные губы двигаются, растягиваются в жуткой улыбке, лицо покойницы гримасничает, а я таращусь на погибшую Смирнову и… Смеюсь!
«Стерва! А ну, вставай. Ты пошутила?» — сжимаю женскую коленку, попадая аккурат на канальчик с нервными окончаниями, которые стоит лишь задеть, как потом дрожания не оберешься. — «Розыгрыш?».
А что же сын? Что Игорь? Что наш мальчик…
— Держи. Святослав? — кто-то толкает меня в плечо. — Это кофе. Или…
Приоткрыв глаз, забираю поданную чашку:
— Спасибо. Ух, какой горячий, — губами трогаю край, отпиваю всего один глоток, но вкусом, ароматом наслаждаюсь как будто употребил литр-полтора, не меньше.
— Он из термоса, — кутается в какую-то тряпку, сгибает ноги, присаживается рядом со мной.
— Иди спать, — приказываю, заглатывая в обжигающий пищевод бодрящий допинговый напиток. — Кофе принесла и ступай на место.
— Не хочу.
— Здесь прохладно, — киваю куда-то вдаль и в неизвестном направлении.
— Я хорошо одета. Святослав?
— М?
— То, что случилось, ничего не значит. Хочу, чтобы ты знал, понимал и не строил каких-либо иллюзий. Это не повторится…
Старая песня. Заезженный мотив. Очевидный повод для привычного нам самообмана. Пусть тешится, не стану разубеждать, снижая градус грандиозного противостояния.
— Это было какое-то помутнение. И потом, ты мужчина, большой и сильный, ты грозно наступал, потому что был на взводе. Мы поругались, а я…
— Я буду молчать, Юла. Не волнуйся. Твоему мудиле ни хрена не расскажу. Никаких подробностей пидор не получит. Он — какой бы хороший ни был — не станет жевать удила, которые ты ему подцепишь, когда расскажешь сказочку о том, как сильно помутилось у тебя в мозгах, когда я трогал там, куда он детородным органам пихается. Два раза за ночь? Да? В подсчетах не ошибся? Такое, Юленька, мужики в подробностях запоминают, — знаю, что она не видит, но все равно издевательски подмигиваю пару раз, закусываю губу, шикаю и щелкаю языком, изображая недовольство, тут же издеваюсь.
— Я не целовала тебя.
— Я понял.
— Тебе показалось.
— Как скажешь.
— Пожалуйста…
Оба-на! Да Юленька канючит?
— О чем ты просишь? — отставляю чашку в сторону. — Иди сюда, — раскрываю руку, показываю ей место, где она могла бы рядом со мной пристроить свой упругий зад.
— Я поговорю с Игорем…
— Научишь врать сынишку?
— Что? — не пользуясь моим гостеприимством, предусмотрительно отодвигается подальше.
— По-моему, я был предельно точен и понятен. Дашь парню мастер-класс, как мама-кошка, обучающая маленьких котят вылизывать интимные места и делать «хоба», показывая свой
— Считаешь, что я учу его плохому?
Вообще-то не считаю, но:
— А ты как думаешь?
— Проехали! — отмахивается, водя рукой по воздуху.
Ну что ж… Это было точно зря! Хватаю летающую перед носом кисть, дергаю и рывками к себе подтягиваю Юлю, потухшую, притихшую в словах и очевидной ереси, замершую в ожидании приближающейся неминуемой казни.
— Я притворяться не буду, Красова-Смирнова. Не бу-ду! — обещание чеканю, произнося размеренно, уверенно, по буквам. — Но повторю еще разок. Видимо, с пониманием у тебя проблемы или я в объяснениях особо не стараюсь. Мальчик-пидор — не дурак! Ты ведь позвонила Коте, когда пропал ребенок?
— К чему ты ведешь? Отпусти меня, — шипит, выкручивая руку. — Козел…
— Позвонила? Да или нет? Уверен в положительном ответе, но даю тебе возможность лично признаться и не кормить никому не нужную интригу. Итак, отправила послание? Голубиной почтой или электронной — какая, на хрен, разница. Он уже сорвался с важного для вас, как для семьи, объекта? Когда мы предстанем завтра пред светлы очи всей честной компании, твой е. лан будет рядом? Вероятно, Котенька будет стоять возле ворот в первой и единственной — ха-ха — линии, руки, конечно, по-хозяйски выставит себе на пояс, раздвинет ноги на ширину не очень-то могучих плеч, насупит сильно брови, опустит голову, прижмет к груди свой волевой подбородок и…
— Отпусти меня!
— Он глотнет обиду, Юля. Здесь, при свидетелях, красивый пид.рас оскароносно отыграет свою роль. А дома…
— Отпусти, сказала!
— А дома, Юленька, готовься принять стоящий от обиды твердый ствол раз пять за одну лишь ночь. Такие…
Замечаю, как взлетает вверх ладошка. Отбиваю, шлепая по пальцам, задевая обручальное кольцо.
— Такие не прощают. Ты заслужила уважение, а значит, должна соответствовать, блюсти честь, подтверждать состоятельность, оправдывать возложенное на тебя доверие и планку не снижать.
— Отпусти меня, пожалуйста.
— Я не держу. Тем более без проблем, — ослабляю хватку на запястье, но тут же переключаюсь на четко обозначенную талию, совершенно нескрываемую спортивной формой, в которой задница Юлы мне кажется еще солиднее, аппетитнее и охренительно горячее, — учитывая, что упомянутые тобой и царящие в вашем гнездышке почет и пресловутое уважение — не любовь.
— Плевала я…
— Не любовь, Смирнова. Хочешь расскажу, в чем разница?
— Нет.
— Я прощаю тебе обман.
— Я не обманывала.
— Прощаю, что скрыла от меня беременность.
— Не нуждаюсь! — похоже, до нее дошло.
— Прощаю, что вышла замуж.
— Что? — как сильно у нее выпучиваются глазки, норовя выскочить из глазниц.
«Ой-ой, ой-ой!» — мне хочется смеяться, но я интеллигентно сдерживаюсь и поддерживаю годами наработанную марку.
— Прощаю, что…
— Ты не Господь, чтобы все прощать.
— Я забыл об этом, Юла. Готов начать с нуля. Готов сражаться за тебя. Готов стать лучше. Готов соответствовать твоим требованиям, наплевав на свои желания и имеющиеся возможности. Я готов к любому испытанию, потому что…