Chercher l'amour… Тебя ищу

Иголкина Леля

— Не надо. Костя, пожалуйста, — я вижу, как дрожат ее губы и как внезапно сильно увлажняются глаза. — Какая разница?

— У него повадки зверя, Юля, — оскаливаю зубы. — Ты хоть понимаешь, что это такое? Он намертво вгрызается сюда, как бешеный питбуль, — ладонью хлопаю по задней части своей шеи, — двигает челюстями, наживую прожевывая избранную жертву. Перетирает мякоть, превращая в кашу кости, плоть, а потом пюре из хрящей и крови, не задумываясь о возможном несварении, глотает. Он не человек, он машина для убийств. Контрактник, который получает наградные за несчастных, приговоренных лично им к жуткой смерти. Он душегуб, насильник. Ты хоть понимаешь,

что там творится? Думаешь, этот Святослав — нежный безобидный мальчик? Он отъявленный головорез, скот, наслаждающийся тем, что забирает жизни, а потом, как ни в чем не бывало, является за своим расчетом, предоставляя в качестве доказательств скальпы, самолично содранные с неживых врагов защищаемого народа. Он всех целями считает или у него в башке срабатывает реле, тот самый датчик, который контролирует его слюноотделение при виде очередной жертвы? Блядь, я в голове не уложу, что ты спала с оплачиваемым убийцей. Человек поставлен на государственную зарплату за то, что исполняет роль косоротой бледной смерти. Нашел, видимо, свое призвание, потому как больше ни хрена не знает. Ответь, пожалуйста, по-твоему, он отдает себе отчет в том, что здесь мир, что лес — это не место для отражения стремительной атаки, что люди подчиняются законам, что есть, в конце концов, мораль и семейный кодекс. Он понимает, что приперся сюда, открыв своим сапогом дверь в мирную жизнь, где не стреляют, не прячутся, не мстят, не гадят и исподтишка не пакостят, не творят херни, от которой не отмыться? Здесь нет засад, нет схронов, здесь… Смотри на меня, черт бы тебя подрал!

— Нет, — отрицательно мотает головой. — Я не знаю. Костя, давай сменим тему и успокоимся. По-жа-луй-ста…

— Он испытывает наслаждение от свиста пуль, разрывов. Сколько у него было кампаний? Ангел смерти — вот кто он такой.

— Я не знаю. Но ты ошибаешься, Святослав не такой, — сильнее отрицает, раскачивается телом, раздирает кожу на лице и перекрещенными ладонями закрывает себе рот. — Он не убийца. У него есть хорошее образование. Он потомственный военный. Он патриот и не предатель. Таким воспитал его отец.

— А где его мать?

— Мама умерла, когда он был очень маленьким…

Не выдержала темпа, да?

— … мои родители взяли над ним негласную опеку, а тетя Оля стала для него кормилицей. Ксю его сестричка. У них такие близкие отношения с детства. Их даже продолжительное время считали идеальной парой.

— Банный лист на распаренной заднице. Как тебе такое прозвище, Люлёк? — прыскаю и тут же осекаюсь. — То есть он сюда пролез, демонстрируя засранные подштанники. Пускал слюни, агукал, чем вызвал умиление твоего папы. Какое к черту опекунство? Твой отец имеет двух дочерей. Сергей Максимович чем-то обязан гаду?

— Там какая-то странная история с подкидышем. Я не в курсе. Это было до моего рождения. Мама и папа тогда только познакомились, они только начали встречаться, якобы Святослав своим появлением соединил их. Он связал моих родителей, он не зло…

— И что? — еще сильнее завожусь. — Предлагаю заплатить ему за это. В конце концов, если бы не он, не было бы тебя, потому как родители бы не встретились. Такая логическая составляющая? Как тебе такой вариант? Пусть валит на хер из того места, где сейчас на птичьих правах живет. Что ты смотришь? Есть возражения?

— Мы с детства с ним знакомы. Ты же знаешь…

— Что было, то давно прошло! Мы с тобой с детства знакомы, а сейчас официально женаты. И что?

— Я помню, помню… — жалобно лепечет, как будто в чем-то убеждает.

— Юля, смотри на меня, — рычу. —

Слушай внимательно, пожалуйста. Он жестокий человек. Безжалостный! Тот, кто ищет финансовую благодарность в таком деле, однозначно ненормальный. Там охерительный сдвиг по фазе. Как ты могла быть с таким? Что в нем такого, что ты забеременела от человека, о котором ни х. я не знаешь, кроме… Твою мать! Юля, отвечай!

— О чем вы говорили с ним? — гундосит через руки.

Теперь, по-видимому, мой черед вносить сумятицу:

— Какая разница.

— Кость…

— Я никогда не дам тебе развод, Юлия Сергеевна Красова. Услышала? — выкрикиваю в ее лицо предупреждение и тут же затыкаюсь.

— М-м-м-м-м-м… — запустив руки себе в волосы, почти беззвучно кричит с безобразно вытянутым в прямую линию ярко-алым ртом.

— Я прощу все, Юля. Твою измену, ваши неожиданные случки, случайные или по ошибке встречи, общую кровать, тахту, кушетку, кожаный диван, хватание за руки, прогулки по лесным тропинкам, пережидание дождя под общей крышей, Игоря на его руках, все эти томные взгляды, ахи-охи-вздохи, общение украдкой, переписку по телефону, все эти сиськи-письки в мессенджерах. Что еще? Я прощу, прощу, прощу…

— Хорошо, но…

— Я не закончил, — рявкаю, полосуя испугом изуродованное женское лицо.

— Я не уйду. Я…

— Ты не уйдешь, потому что я не отпущу. Довольно этих жалких игр в детские, почти платонические отношения. Нельзя по щелчку пальцев разбивать семьи, рушить то, что выстроено на совесть, на века. Его отцовство я не оспариваю, Юля. К тому же, ты это подтверждаешь. Но, — поднимаюсь с кресла, отталкиваю коленями всплакнувшее от моей грубости рабочее кресло и, слишком широко раздвинув женские ноги, становлюсь, возвышаясь бешеной фигурой над женой, — я твой муж и не потерплю между нами третьего.

— Зачем ты, — квакает, хрюкает, икает, — я не изменяла, я…

— Мне плевать, — присаживаюсь, обхватываю женские лодыжки, задираю ноги, ступнями устанавливая их на стол, раскрываю для себя и не отводя взгляд от ее испуганных глаз, раскрытой ладонью провожу ей между ног, пальцами придавливая половую мякоть. — Горячая и влажная. Течешь?

От долбаного страха, видимо!

— Костя, пожалуйста.

— О чем ты просишь?

— Я хочу родить ребенка, — сглатывает и добавляет, — от тебя. Нам нужен маленький…

— Хорошо, — согласительно киваю, разжав пальцы, убираю руки, затем хватаюсь за ременную пряжку, медленно, с садистским наслаждением расстегиваю ее, опускаю молнию на ширинке и сжимаю через ткань своих трусов налитый кровью член. — Снимай трусы, любимая, — сдавливая свою плоть, через зубы произношу.

Юля сразу выполняет, кряхтит старушкой и неаккуратно возится, ерзая задницей по фотографиям дома, на который нацелен мой дорогостоящий подряд. Расправившись со своим кружевным бельем, жена топорно задирает домашнее платье себе под грудь, при этом смотрит на меня через опущенные ресницы, запоминает каждое мгновение и следит за моим определенно нестабильным настроением.

— Тшш, — приставляю палец к своему рту, натянуто ей улыбаюсь, подмигиваю и поддев большими пальцами резинку трусов, стягиваю тряпку, из которой в мой кулак выскакивает воспитательная палка, каковой я вознагражу за порченую верность упрямую и гонористую жену.

— Костя, я…

— Тшш, Люлек. Сегодня будет так, как я хочу.

— Угу, — мне кажется, что Юля всхлипывает и глубоко, как будто в обречении, выдыхает. О чем-то горько сожалеет или полноводно оплакивает свою несложившуюся, как задумано, судьбу.