Черная мантия. Анатомия российского суда

Краснокутская Любовь Васильевна

Миронов-старший стоит на своем: «Книга — сплошь факты и документы. Если бы я ошибся хоть в одной цифре, меня давно бы уже привлекли к уголовной ответственности. Но, не имея возможности опровергнуть очевидное, мстят семье…».

Судья вспыхивает, как лучина, и потрескивает, разбрызгивая угольки: «Остановитесь! Вопрос привлечения Вас судебное заседание не интересует!»

Прокурор Каверин: «С какого периода Ваш сын начал посещать дачу Квачкова?»

Дача Квачкова в устах прокурора звучит как притон или ночной игорный

клуб.

Миронов-старший: «После октября 2004 года. Было очень важно, чтобы Иван был на людях, чтобы в случае провокации всегда могли быть свидетели».

Прокурор: «Посещал ли Ваш сын дачу Квачкова в отсутствии ее хозяина?»

Миронов-старший успевает сказать лишь: «Я как-то с трудом себе представляю…», а прокурор уже влезает в его ответ с заранее приготовленной репликой: «Говорите как есть, не надо придумывать».

Отточенный приемчик прокурора, использованный им в ходе суда уже не раз: унизить свидетеля, заронить сомнение у присяжных в его искренности, неожиданно наткнулся на мощную контратаку. Миронов жестко: «Я ничего не придумываю! Когда я дал Вам повод так говорить о моих показаниях? Вы что творите, господин прокурор?!»

Пойманный на хитром подленьком способе давления на присяжных, прокурор Каверин кисло морщится. Потрепанное достоинство голубого мундира защитила судья: «Свидетель Миронов предупреждается о недопустимости нарушения порядка!»

Миронов: «Ваша честь, я не понимаю, почему Вы защищаете нечистоплотность прокурора, а не мои законные права? Где Ваша судейская объективность!»

«Прокурор лишь неудачно выразился», — огрызнулось судейское кресло.

Реабилитированный прокурор взорлил с новым вопросом: «А после 17 марта миновала ли угроза этих, ну, провокаций, против Вашего сына?»

Миронов: «Эта угроза, наверное, будет существовать до конца моих дней. После трех покушений на меня я уже ничего не исключаю».

Прокурор скоренько соскользнул с неожиданно всплывшей и очень неудобной темы покушений на Миронова-старшего: «С какого телефона Иван звонил Вам?»

Миронов: «С телефона, который у него был специально для меня и для матери».

Прокурор быстро, словно боясь не поспеть: «Назовите номер!»

Миронов: «Я и нынешний свой всякий раз проверяю, когда деньги на него кладу, а уж тот помнить… Я — писатель, а не математик».

Прокурор: «Согласно детализации телефонных переговоров Вашего сына в ночь с 16 на 17 марта, его пребывание зафиксировано базовой станцией в поселке Крекшино?»

Миронов: «Я ответил, что ответил. Иван позвонил и сказал, что он уже дома».

Прокурор: «Вам известно, где находился и чем занимался Ваш сын 16 марта?»

Миронов: «16 марта он мне звонил».

Прокурор заходит на новый круг: «Где находился и чем занимался Иван в ночь с 16 на 17 марта 2005 года?»

Миронов терпеливо: «Если он мне прозвонился в 12 часов ночи и сказал, что он дома, я надеюсь, что он лег спать».

Прокурор:

«Что он лег спать — это Ваше убеждение?»

Миронов: «Быть убежденным — это быть рядом. Но и по телефонному мне звонку, и по показаниям на следствии его соседки Аллы Михайловны, — он был дома».

Прокурор: «Ваш сын связывался по телефону с Александром Квачковым?»

Миронов: «Да, например, когда передавал мои книги для Военно-Державного союза».

Прокурор: «Имелись ли у Вашего сына интересы в поселке Жаворонки?»

Миронов: «Иван хотел сделать небольшой косметический ремонт бабушкиной квартиры, говорил, что, может, попробует договориться с рабочими Роберта».

Прокурор усмехается: «Ближе эту проблему нельзя было решить?»

Миронов: «Невозможно пустить к себе в дом абсолютно незнакомых людей».

Прокурор: «Проявлял ли Ваш сын какой-либо интерес к уголовному делу Квачкова, Яшина, Найденова?»

Миронов: «С самого начала я говорил ему, что это провокация с далеко идущими последствиями. Так что внимание было заостренным».

Прокурор с неспадающим жаром: «Откуда у Вашего сына компакт-диск с уголовным делом Квачкова, Яшина, Найденова?»

Миронов-старший остужает его пыл: «Это мой компакт-диск, переданный мною ему как доказательство провокации с далеко идущими последствиями. Там ведь с первых строк обвинительного заключения видно, как это грубо и нагло состряпано».

Адвокат Чепурная: «Ваш сын рассказывал, где был утром 17 марта 2005 года?»

Миронов-старший: «Дома он был, и тому есть авторитетные свидетели, которые это доказывали и суду, и следствию. И то, что Иван, несмотря на подтвержденное алиби, тем не менее два года отсидел в тюрьме и продолжает оставаться на скамье подсудимых, я воспринимаю не иначе как месть за меня».

Зловещим облаком слово «месть» зависло в судебном зале. Расплачиваться отцу за свою честную жизнь судьбой сына — что может быть горше.

Допрос исчерпан.

«У меня ходатайство, Ваша честь», — заявляет Миронов-старший. Негодования или изумления, чего там больше выплеснулось на лице судьи в тот миг, — трудно сказать.

«Какое еще ходатайство?! — взрывом громыхнуло в суде. — Вы — свидетель!»

Миронов спокойно пережидает бомбардировку: «Ну, а как же мои права свидетеля. Статья 56-я УПК Российской Федерации».

Судья, поупиравшись, сдается, выводит присяжных заседателей.

Миронов: «Прошу признать недопустимым доказательством лингвистическое заключение на мою книгу «Приговор убивающим Россию» …

Судья нетерпеливо втискивается между слов Миронова: «Право дачи оценки обвинению свидетелю не предоставляется. Иные ходатайства у Вас есть?»

Миронов надеется заставить судью хотя бы еще раз соблюсти закон: «Ваша честь, закон не ограничивает…».

Судья ледяным тоном: «Суд принял решение. Иные ходатайства у Вас есть?»