Черная мантия. Анатомия российского суда

Краснокутская Любовь Васильевна

Найденов закончил, в зале на минуту повисла раздумчивая тишина, которую порушила адвокат Котеночкина: «Желаете ли Вы отвечать на вопросы сторон?»

Найденов покачал головой: «Нет, не желаю. Я на них уже пять лет отвечаю. Все мои ответы в деле есть».

Прокурору ничего не оставалось, как огласить перед присяжными показания Найденова на предварительном следствии и долгие допросы Найденова в прошлых судах были зачитаны целиком, но они ничуть не разнились с тем, что говорил Найденов ныне, что только усилило недоумение: как изощрились следователи притянуть к этому делу Александра Найденова, если по нему не собрано ни одного доказательства?.. 

Присяжные заседатели сами допросили подсудимого (Заседание сорок восьмое)

Присяжные заседатели — фигуры величественного молчания и тщательного умолчания в суде. Их почтительно приветствуют вставанием, даже судья и прокурор стараются вести себя прилично и не впадают в буйную вседозволенность именно благодаря пребыванию этих людей на предназначенном им пьедестале — двух длинных рядах

массивных стульев, располагающихся чуть на возвышении, что символизирует особый статус присяжного заседателя: вершить судьбы людей. Никто из участников процесса не смеет встретиться с ними, перекинуться словом, даже кивнуть никто не решится, ибо это тотчас будет расценено как попытка договориться. Весь процесс присяжные заседатели сокровенно молчат, предоставляя судье, прокурору, адвокатам, обвиняемым выдвигать свои аргументы за и против обвинения. Присяжные вправе задавать вопросы, написав их на бумажке и передав судье, которая обязана таковые оглашать, но в процессе по делу о покушении на Чубайса это как-то не привилось. Каково же было изумление зала, когда свое молчание присяжные нарушили … по просьбе подсудимого. На вопрос судьи вызванному в зал Роберту Яшину, еще в январе удаленному из процесса до окончания прений, фактически — до конца суда, желает ли он давать показания, подсудимый твердо пробасил: «Я согласен давать показания из уважения к присяжным заседателям и отвечать буду только на их вопросы». Пантелеева, пытаясь отговорить Яшина от его законного, но такого неудобного для обвинения намерения, пригрозила: «Вопросы присяжных заседателей будет задавать председательствующий судья». Яшин: «Я это знаю. Разрешите приступить? Первый пункт. Мое появление в Жаворонках. Я снимал с семьей квартиру на Теплом Стане, потом дочка родилась, расходов стало больше, а хозяин с января квартплату поднял с шестисот до девятисот долларов. Я решил поселиться пока у Владимира Васильевича Квачкова на даче. Но там ни света, ни отопления, — ничего. Решили так: снять квартиру рядом с дачей, за это время дачу утеплить и оборудовать, чтобы туда к лету с семьей переселиться. Сначала я поехал в Голицыно, но снять там квартиру невозможно, рядом пограничное училище, офицеры бесквартирные на постое. Мне тетушка одна говорит: «В Жаворонках квартиру можно снять. У меня там племянник снимает». Жаворонки — это следом за Голицыно. Вот я и приехал в Жаворонки, никого ведь здесь не знаю. Иду, смотрю, во дворе на детской площадке ребятишки играют, рядом мамаши сидят. Подхожу, разговорились, объясняю так и так, ребенок маленький, квартиру надо снять. Девушка с коляской и говорит, а Вы вот туда-то поднимитесь, и называет адрес проходившей здесь свидетельницы Филипповой. Поднялся к ней, она еще попытала меня, кто к ней направил. Сама-то она квартиру не сдает, а вот у ее подружки недавно муж умер. Сама-то подружка в Москве живет и квартира эта вроде как ей и ни к чему, может сдать. Мы по телефону с ее подружкой договорились, я квартиру посмотрел, квартирка, конечно, убитая, но и цену старушка назначила смешную — триста долларов. Это ж не девятьсот! Конечно, в такую квартирку маленького ребенка не привезешь, надо ее хоть чуть-чуть в божий вид привести, косметический ремонт сделать. Опять же на что делать? Самый маленький ремонт все равно денег требует. Их еще найти надо. Но если ремонт сделаю, покажу хозяйке, что я жилец порядочный, можно будет с ней потом о прописке жены поговорить. У меня жена — беженка из Узбекистана, ее прописать надо было. Сразу вот такие планы. Еще одна коммерческая тема была — бизнесмен из Вологды просил меня наладить охрану его леспромхоза. А то сторожа из местных пьют и лес целыми машинами за ящик водки спускают. Вот и решено было за хорошую плату наладить охрану вахтовым методом из иногородних. В конце февраля надо было людей уже отправлять, но хозяин звонит, просит их задержать, а у меня же не все москвичи, куда их теперь денешь? Вот я и подумал: поживут здесь, квартирой займутся. Главное теперь быстрее деньги на ремонт найти.

У Владимира Васильевича Квачкова на 18-е марта мероприятие к защите диссертации намечалось, предстояло обмыть монографию, надо было срочно дачу готовить к приему гостей. Он меня к этому делу подключил. Первым делом освещением заняться. Обратились к электрику, тот такую цену заломил, что мне на полгода жизни хватит. Тогда я своего друга Сашу Найденова попросил помочь, он, как моя дочка говорит: рукодельник и чинильник, — все может. Первый раз мы с Сашей Найденовым на дачу 6 марта приехали. Снега много было. У гаражных ворот — практически по замок. А у меня на квартире трое без дела сидят, решили их задействовать снег чистить. В другой раз через неделю собрались, но натопить дачу заранее у Саши Квачкова не получилось, холодно, не поработаешь. Правда, посидели, погрелись за столом, может даже чуть излишне, Саша Найденов поскользнулся на крыльце и сильно повредил тогда руку. Так что 16-го она у него даже не сгибалась. Я настаивал, чтобы он к врачу обратился, да у него одно домашнее лечение… 16-го мы с Карватко и Найденовым проехали по магазинам, закупили все, что надо для ремонта. Правда, Саша снова расслабился и в кресле заснул, а тут Васильич неожиданно приехал, видит такую картину: «Все, — говорит, — праздник жизни закончился, все по домам. Два дня осталось. Завтра надо все сделать!» Но я домой не поехал, жена не любит, когда я в таком состоянии. Поехал к Ефремову, он ветеран ВДВ, главный редактор журнала «Радонеж». Мы с ним еще продолжили, часов до пяти… Встали поздно, пообедали, то да се… По радио только и говорят о покушении на Чубайса.

Вдруг выскакивает фамилия Квачкова. Я, естественно, к Васильичу домой. Куда там! ОМОН в три кольца вокруг дома, весь двор телевизионщиками забит. Со всего мира журналисты! Уже тогда понятно стало, что это грандиозная провокация. Предстояло выяснить — какая. Собрать информацию, проконсультироваться, подумать. Но довершить расследование нам не дали. 20 апреля нас арестовали. Вот в принципе и все».

Судья со вздохом обращается к заветному пьедесталу: «Уважаемые присяжные заседатели, есть ли у вас вопросы?»

Присяжные передают судье лист с вопросами, та внимательно вчитывается в список: «Назовите, пожалуйста, руководителя организации, которая сделала заявку о наборе охранников?»

Яшин: «Борцов. Фирма «Борцов и компания». Представителя фирмы в Москве зовут Виктор. Его телефон зафиксирован у меня в билинге».

«Под каким номером он значится в Вашем телефоне?», — судья ловко входит в роль присяжных, не могли присяжные предвидеть, что Яшин упомянет про телефон и билинг. Да что поделаешь, судье перечить — себе дороже: «Виктор. Вологда».

Судья: «Кто на кого вышел — он на Вас или Вы на него?»

Яшин: «На праздновании Дня войск специального назначения пошел разговор, кто чем занимается, кто чем может помочь. У меня ситуация — сам готов ехать на заработки».

Судья возвращается к поданному ей списку: «Когда и при каких обстоятельствах Вы познакомились с Мироновым Иваном и какие у Вас были взаимоотношения?»

Яшин: «Познакомились через его отца. Владимир Васильевич общался с Борисом Сергеевичем, и я с ним познакомился. Иван помогал мне, у него машина была. Но он плотно занимался наукой, писал диссертацию, готовился к защите. Мне импонировала его целеустремленность, но я от всего этого далек. Ни в какие свои дела, ни в коммерческие, ни в ветеранские, я его не вмешивал».

Пантелеева: «16 марта Вы во сколько уехали с дачи Квачкова?»

Яшин: «Я уехал с Владимиром Васильевичем и Сашей Квачковым на СААБе около девяти часов вечера. Они меня добросили до Москвы».

Судья от имени присяжных: «Можете ли Вы восстановить в хронологическом порядке картину своих действий 16 и 17 марта 2005 года?»

Яшин: «16 числа ближе к обеду выехали в Жаворонки. Мне Алексей, парень, который на квартире жил, дал список необходимых вещей для ремонта. Что-то купили, часть на квартиру отвезли, часть — на дачу. Как камень с души: работа началась, ребята и снег уже расчистили. Купили мясо для шашлыка, ну и под шашлык… Поехали, сразу же шашлыки затеяли. Александр Найденов определил объем работы. Пока шашлыками занимались — уже темно стало. Ремонтом по-настоящему не успели заняться, только Квачков Саша что-то там делал. Потом приехал Вадим на своей машине с Мироновым, они о чем-то с Сашей Квачковым договаривались. Мы не планировали, что они приедут».

Пантелеева поинтересовалась, разумеется, от лица присяжных: «Что это еще за новое действующее лицо — Вадим?»

Яшин поясняет: «Вадим Редькин. Он за рулем тогда был, у Ивана Миронова машина сломалась. Ну, Редькин за рулем, Миронов не пьет, вот мы втроем — я, Саша Квачков и Найденов посидели. Еще Карватко был, но Карватко уехал раньше. Саша Найденов ему чуть машину не сломал. Он обиделся, уехал, а Саша пешком ушел. Когда мы уезжали с Квачковыми, я Ивана Миронова не видел, но так как они вместе приехали, я решил, что Иван там еще оставался. Потом я приехал к Ефремову, и мы с ним общались часиков до пяти. На следующий день услышали про Чубайса. Потом я поехал к Квачкову. Там ОМОН в три ряда, все радиостанции мира на Бережковской набережной. Поехал домой. Там Найденов. Решили посидеть-подумать, определить порядок действий. Вечером поехали к Найденову на дачу в Гжель. Вот и все — по хронологии».

Следующий вопрос: «Когда и при каких обстоятельствах познакомились с Владимиром Васильевичем Квачковым?»

Яшин: «Слышал о нем давно. А встретились где-то в году 94-м, когда он в Москву приехал, потом вместе держались — и быт, и работа. Когда дочка моя родилась, его жена Надежда стала ее крестной матерью».

Судья оглашает: «На каком основании Вы решили, что Квачков разрешит Вам жить на своей даче?»

Яшин изумлен вопросом: «Ведь меня на улицу выгоняют».

Судья занимается явно отсебятиной: «А где бы он сам со своей семьей проживал?»

Яшин еще не остыл от изумления: «У него квартира в Москве. Как это? Друга с семьей на улице оставить, а самому балдеть на даче? У нас так не бывает».

Судья опускает нос в свод вопросов присяжных: «Известно ли Вам, когда молодые люди, которые жили на квартире в Жаворонках, покинули эту квартиру?»

Яшин: «Когда покинули — мне неизвестно. Я в Москве крутился, приезжаю — дверь заперта. С одним из них, Алексеем, я встречался, когда вышел из тюрьмы. Спросил его: придешь в суд, дашь показания? Он говорит: извини, не могу, нас, как вас, посадят на три года и будут плющить, как Карватко».

Адвокат Чубайса Шугаев немедленно вступается за честь следственных органов: «Я протестую! Что значит — «плющить»?!.

Яшин суровеет: «Прижигать сигаретой руки — это как называется?»

Судья вздымается горой возмущения, как будто напрочь забыла показания на суде Карватко: «Подсудимый Яшин предупреждается о недопустимости нарушения закона!» Чуть помолчав: «В каком состоянии здоровья находился Найденов 14 марта 2005 года?»

Яшин: «Четырнадцатое число он начал здоровым. Но на даче поскользнулся, упал, рука у него повредилась. Я это шестнадцатого числа заметил. Подошел, обнял его, и, видно, локоть задел. «Не могу, — говорит, — ни согнуть, ни разогнуть». Я говорю: иди в травмпункт. «Нет, — говорит, — сейчас лекарство примем и все будет хорошо».