Черная мантия. Анатомия российского суда

Краснокутская Любовь Васильевна

Миронов-старший: «Прошу ознакомить присяжных заседателей с содержанием книги «Приговор убивающим Россию», так как лингвистическая экспертиза искажает и извращает ее содержание, что неудивительно, когда лингвистическое исследование проводит специалист по северо-американским индейцам».

Пантелеева повторяет полюбившуюся ей формулировку отказа: «Право дачи оценки обвинению свидетелю не предоставляется!»

Спор судьи со свидетелем, вернее восстание свидетеля против беззакония судьи — какая уникальная для наших судов коллизия, где свидетель — практически уравненная в правах с подсудимым категория. Фыркнет, зыркнет на него судья, — и он уже затихорился, бедняга. А тут свидетель смеет выступать с ходатайством?! Крамола! Бунт! Крушение устоев! Погруженная в думу о непостоянстве общественного бытия, судья закрыла заседание, повелев народу освободить помещение. Народ покорно потек к выходу. Это привычное глазу овечье

послушание сохранило в судье малую кроху уверенности в завтрашнем дне. 

Ноу-хау судьи Пантелеевой: цензура показаний подсудимых (Заседание сорок седьмое)

В судебном процессе все, как в театральном действе, есть завязка — оглашение обвинительного заключения, дальнейшее развитие — это предъявление вещественных доказательств, экспертиз, потерпевших, свидетелей, и, наконец, кульминация — показания подсудимых, после чего наступает развязка в виде приговора суда. Но только в судах с присяжными заседателями показания подсудимых становятся по-настоящему кульминационным событием процесса, когда народные судьи, пристально вглядываясь в лица обвиняемых, вслушиваясь в интонации их речи, вдумываясь в смысл, анализируя сказанное ими, решают по совести — виновен или не виновен человек в предъявляемом ему преступлении. И это отличает их от судей профессиональных, для которых показания подсудимых — тяжкое скучное бремя, пустой звук, ведь оправданий в «профессиональных» судах практически не бывает.

Первым стал давать показания Александр Найденов. Статный, рослый, в строгом отутюженном костюме, он подошел к микрофону, тихо кашлянул, единственное, что выдало его волнение, и предупредил: «У меня приготовлены показания в письменном виде, Ваша честь. Прошу приложить их к протоколу. Уважаемый суд, уважаемые присяжные заседатели…». Судья Пантелеева вдруг: «Прошу присяжных заседателей покинуть зал суда» и дальше в полной тишине зал долго внимает молчаливому сосредоточенному чтению судьи. Пантелеева читает вдумчиво, что-то перечитывает, что-то выписывает себе на бумажку. Новое в отечественном судопроизводстве — цензура!

«Судом изучен письменный текст Ваших показаний, — величественно извещает Пантелеева. — Абзац, где Вы пишете «я был женат», заканчивающийся словами «дело развалилось», не относится к фактическим обстоятельствам дела. Лист 10, абзац третий — также не относятся к делу… Подсудимый, Вы отмечаете, что необходимо исключить?»…

Адвокат Котеночкина пытается спорить: «Возражения на Ваши действия, Ваша честь! Давая согласие на дачу показаний, Найденов в письменном виде представил их суду, но был тут же лишен права оглашать свои показания. Председательствующая удалила присяжных из зала, чтобы лично ознакомиться с показаниями моего подзащитного, чтобы лично дать оценку его показаниям, лишая тем самым присяжных заседателей самим делать выводы о виновности и невинности моего подзащитного».

Сам Александр Найденов, за пять лет непрерывного тяжкого изматывающего суда привыкший не удивляться уже никаким судейским коленцам, дождавшись, когда присяжные вновь рассядутся на свои места, приступает к показаниям: «Уважаемый суд, уважаемые присяжные заседатели, уважаемые участники процесса! Я буду давать показания, которые, надеюсь, позволят вам принять решение о моей невиновности и непричастности к событиям 17 марта 2005 года, произошедшим на Митькинском шоссе.

До того, как мы с Квачковым встретились во время предварительного следствия, я видел Владимира Васильевича Квачкова два раза на его даче в кооперативе «Зеленая роща» 14 и 16 марта 2005 года. До этого времени с полковником Квачковым я знаком не был. С Мироновым Иваном Борисовичем я познакомился в данном судебном процессе.

Обнаружив, что подсудимый нарушил запрет ее цензуры и зачитал вычеркнутый абзац, судья Пантелеева режет уши слушателей пронзительным: «Я Вас останавливаю!» и снова выпроваживает присяжных из зала.

Судья: «Вы предупреждаетесь о недопустимости нарушения закона!»

Найденов твердо с нажимом: «Закон обязаны соблюдать все».

Судья: «Оставьте это свое мнение при себе! Вы желаете давать показания?»

Найденов спокойно: «Я их даю, Ваша честь».

Судья снова возвышает голос: «Тогда подчиняйтесь! Иначе я Вас удалю!»

Найденов, кивнув, продолжает, дождавшись возвращения присяжных: «С Яшиным я знаком примерно с середины 90-х годов. Стараемся помогать и поддерживать друг друга. Теперь непосредственно о событиях, из которых «выросло» обвинение». Найденов долго и подробно говорит о своих звонках Роберту Яшину 2, 3 и 4 марта, рассказывает, как 6 марта по просьбе друга заехал на дачу его знакомого, чтобы прикинуть фронт работ по электропроводке, пообещав сделать ее во второй половине марта. Доходит до роковых дат: «14 марта 2005 года во второй половине дня мы встретились с моим знакомым Игорем

Карватко в районе станции метро «ВДНХ». Обстоятельства и причины нашей встречи достаточно подробно описывал свидетель Карватко. Так как я не запомнил в прошлый раз дорогу, ведущую к загородному дому, то постоянно созванивался с Робертом, уже находившимся на месте. Приехав на участок, я увидел Роберта и двух молодых людей. Я, Роберт и Игорь прошли в дом. Дом оказался холодным, нетопленным. Что-либо делать при таких обстоятельствах было невозможно. Необходимо было сначала протопить отсыревший дом, а уж потом производить замеры длины проводки, уточнять, где и сколько должно располагаться розеток, выключателей и прочей гарнитуры. Необходимо было также приобрести счетчик потребления электроэнергии. Электричество, как я понял, поступало посредством переносного временного провода с патроном и лампой. В виду того, что был уже вечер, условия для работы отсутствовали, было холодно, мы с Робертом решили согреться и выпили две бутылки коньяка. В дом постоянно заходил молодой человек и топил камин. Из разговора в процессе употребления спиртных напитков я узнал, что этот дом принадлежит куму Роберта, практически родственнику, с которым он ранее служил, а молодой человек, заходивший в дом — его сын Александр. Очевидно, от количества выпитого алкоголя я уснул возле камина в кресле. Проснулся оттого, что в дом зашел ранее незнакомый мне мужчина. Роберт представил его как Владимира Васильевича, хозяина участка. Разговор между Робертом и Владимиром Васильевичем шел о предстоящем ремонте в его доме. Я же с ним в тот день ни о чем не разговаривал. Далее Роберт сказал, что в другой раз он мне вместе с Александром разъяснит, где должны будут располагаться светильники и розетки, а сейчас нам пора уезжать, так как и хозяин тоже уже собрался к отъезду.

Выходя из дома, я поскользнулся и упал на крыльце, в результате чего болезненно повредил правую руку в локте. Мы сели в машину Игоря, и он нас с Робертом отвез в Москву.

16 марта 2005 года я поехал из Москвы на электричке до Голицыно, далее на частнике приехал на дачу Квачкова В. В. в «Зеленую рощу». Там уже находились Роберт, тот молодой парень по имени Александр — сын Квачкова и Игорь Карватко. В отличие от 14 марта 2005 года в доме было тепло, во дворе стоял мангал. Роберт предложил немного выпить и закусить, я не отказался, потому что приехал уже немного под градусом, так как по дороге употреблял слабоалкогольные коктейли. После этого Роберт, Игорь Карватко и я на автомобиле Игоря поехали по магазинам закупать необходимые материалы. У Роберта был список. Согласно этого списка, Роберт приобретал хозяйственные товары и материалы для ремонта в различных магазинах, которые мы проезжали по дороге. Выпив с Робертом купленную по дороге водку, я решил, что ее количество недостаточно и сходил в магазин, расположенный на территории поселка, после чего мы выпили еще. И я уснул. Разбудил меня Роберт и сказал, что надо разъезжаться, поскольку внезапно приехал хозяин дома Владимир Васильевич, и возникла неловкая скандальная ситуация. В виду того, что у Игоря возникли неполадки с автомобилем, и из-за того, что я с ним поссорился, Игорь отказался меня везти. Я, ни с кем не простившись, уехал из поселка, дойдя пешком до Минского шоссе, где на повороте в единственном освещенном месте, проголосовал попутную машину, которая отвезла меня в Москву до Казанского вокзала. На Казанском вокзале я сел на электричку и поехал на свою дачу в Гжель.

16 марта 2005 года, поздно вечером, когда я приехал в Гжель, дома находилась только моя мама Найденова А. С. 17 марта 2005 года утром около 9 — 10 часов к нам заходила соседка Валентина Михайловна Зырянова. Примерно в это же время я заходил в сторожевой домик поселка, где находился сторож Николай и комендант участка Валентин Иванович Жуков, у которых я взял номер телефона тракториста, занимавшегося расчисткой дороги от снега. Вечером мы с женой должны были возвращаться на машине, и нечищеная дорога могла вызвать затруднения с подъездом к участку. Примерно на тринадцатичасовой электричке я уехал в Москву со станции Гжель…».

Рассказ Александра Найденова был насыщен множеством деталей, документов и свидетелей: история со сломанной 14 марта 2005 года рукой подтверждалась официальным медицинским заключением; купленный им в магазине в Голицыно рулон поролона, который, по утверждению следствия, предназначался для изготовления ковриков-лежаков и на них, якобы, затаились на Митькинском шоссе стрелки, был, оказывается, в тот же вечер увезен им в Гжель, где в целости-сохранности и нашли его оперативники, проводившие обыск… Правда, многих деталей неудавшейся попытки провести электропроводку на даче Квачкова Найденов попросту не помнил по причине… — не без смущения признался присяжным заседателям Найденов, — навалившегося на него затяжного запоя, чему опять же есть немало свидетелей, часть из которых уже выступила в суде…