Черные ножи 4
Шрифт:
А я? Не проболтался ли?
Но все доступные мне воспоминания говорили о том, что я смог удержать язык за зубами и молчал, как рыба, только открывал рот и глупо улыбался — все же коктейль подействовал на меня, да еще как, но, к счастью, не так, как предполагал доктор.
Повезло. Хорошо, что не откусил язык, тогда точно истек бы кровью, и никакая регенерация не спасла бы.
А сейчас? Может, стоит все же уйти по собственной воле сейчас, чем потом от пули в затылок?
И все же я всегда придерживался правила: пока жив, шансы есть. Главное, действовать, ловить удачу за хвост и рвать перья у этой синей
Попробовал пошевелиться. Конечно, привязан к кровати, причем, не только ремнями, какими стягивают душевнобольных, но еще и дополнительными наручниками на запястьях, и тяжелыми браслетами на лодыжках.
Неужели меня настолько боятся? Но ведь фон Рейсс так и не доказал мою причастность ни к одному из случаев. Я для него — обычный заключенный, пусть и со странностями организма, но рапортфюреру на то было глубоко наплевать. А вот доктор, уверен, с удовольствием еще поизучал бы мои возможности, но приказ есть приказ, а в местной иерархии фон Рейсс все же стоял чуть выше доктора Риммеля. Хотя позже он планировал разрезать мое тело на куски и изучить его самым доскональным образом. Так что, если все сложится неудачно, он еще возьмет свое. Но мне хотелось бы верить в иной исход событий.
Судя по свету за окном, уже часов девять утра. Обо мне забыли?
Дьявол! Ведь именно сегодня ожидается прибытие рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера. Точно, сначала меня покажут ему, а потом уже расстреляют. Значит, немного времени в запасе еще есть.
Я находился все в той же палате, что и вчера. И, как и вчера, дверь тихонько приоткрылась, и в помещение, озираясь через плечо, зашла Марла с тарелкой в руках.
Добрая женщина не забыла обо мне, а пища придаст мне сил перед предстоящим испытанием, возможно, последним в моей жизни.
— Настрадался ты, бедолага, — сочувственно произнесла Марла, присев сбоку на кровать и поднеся ложку к моему рту. — Кушай!
Это вновь был суп, на этот раз в нем присутствовали рыбные ароматы, хотя ни одного кусочка рыбы мне так и не попалось. Но еда сделала свое дело, я почувствовал заряд энергии.
— Спасибо тебе, Марла! — искренне поблагодарил я.
— У меня сын твоего возраста, — быстро вытерла она слезу из уголка глаза, — был. Немцы убили его еще в тридцать девятом.
— Сочувствую.
— Есть еще дочь, из-за нее я здесь. Надеюсь, хоть она…
Я не мог ничем ее утешить, сам будучи в весьма сомнительном положении. Но Марла в моих утешениях и не нуждалась.
— Знаешь, парень, мы с девочками будем их резать, если выдастся шанс.
Видно, я внушал доверие, потому что это откровение дорогого стоило. Если бы ее слова услышали солдаты, то Марла не дожила бы и до вечера.
— Думаю, такой шанс еще представится, — сказал я, — будьте к нему готовы!
Я не сообщил никакого секрета, лишь дал надежду, но Марла посмотрела на меня сверкающими глазами, потом кивнула и молча вышла. Я не боялся, что она побежит с докладом, хотя был уверен, что она слишком уж доверяет своим «девочкам», половина которых явно работают на эсэсовцев.
Еще с полчаса я провел в ожидании, а потом за мной пришли. В этот раз это был не доктор и не рапортфюрер, а целых три эсэсовца, причем, все с автоматами MP 40 в руках. Безо всяких церемоний они отвязали ремни и подняли меня на ноги.
Повезло, что я все же оказался одет в нательное белье,
— Эй, ты, свинья! — рыкнул мне в лицо один из эсэсовцев с нашивками обера, обдав меня запахом кислой капусты. — Иди своими ногами или мы их тебе сейчас переломаем!
В довершение своих слов он ткнул стволом автомата прямо мне в бок. Больно, сволочь!
— На ногах — браслеты, — пояснил я, стиснув зубы, — с ними я далеко не уйду.
Эсэсовец выматерился, но браслеты все же снял, оставив только наручники на моих запястьях. К этому времени я уже слегка обрел чувствительность конечностей и смог передвигаться самостоятельно.
К моему удивлению, на аппельплаце до сих пор, несмотря на давно наступившее рабочее время, молчаливыми рядами стояли заключенные. Все бараки, каждый на четко отведенном ему месте. По какой-то причине людей сегодня не отправили на работы, и они так стояли, боясь пошевелиться, несмотря на холод, с самого утреннего построения.
Вокруг лениво прохаживались охранники, которым очень хотелось вернуться в тепло, но приказ есть приказ. Приходилось ждать, пока не скажут, что делать дальше.
Мне кажется, я догадался о причинах этого построения. В лагерь прибыло давно ожидаемое высокое начальство, и комендант хотел показать «товар лицом».
На меня бросали взгляды, но без удивления. Зрелище было привычным — эсэсовцы куда-то тащат одного из заключенных, и угадать, что будет с ним дальше, было легко.
Обуви мне не дали, верхней одежды тоже, так я и шел босиком по снегу, зябко ежась от резких порывов северного ветра.
Я увидел Зотова в одном из квадратов. Он неотрывно смотрел на меня, и я быстро ему кивнул. Сегодня! Надеюсь, он понял.
Несмотря на ясное небо, было морозно, и далеко бы в таком виде я не ушел. Но далеко идти и не пришлось — лишь от лазарета до главных ворот, потом направо до корпуса комендатуры. К единственному входу в одноэтажное строение вели несколько каменных ступеней, а сверху над дверью нависала крупная металлическая свастика.
Слева от крыльца переминались с ноги на ногу с десяток эсэсовцев в форме службы безопасности рейхсфюрера СС. Все, как я и думал.
— Пришли! — сообщил солдат. — Внутри вести себя смирно, глаз не поднимать, отвечать громко и четко, и только когда спросят. Все понял, свинья?
Что они так зациклены на свиньях? Это животное, конечно, любит грязь, но некоторые люди любят ее не меньше.
И все же я ответил по форме:
— Так точно! Все понял, господин обер-солдат!
Тычок в спину я все же получил и почти влетел в приоткрывшуюся дверь. В просторном помещении, в котором помимо стеллажей и пары столов не имелось другой мебели, оказалось многолюдно: доктор Риммель стоял в сторонке и нетерпеливо теребил свой галстук, тут же неподалеку я заметил рапортфюреров Зорге и фон Рейсса, еще несколько важных чинов не ниже оберштурмбаннфюрера и штандартерфюрера, а сам лагерфюрер Антон Кайндль что-то объяснял мужчине среднего роста с аккуратными усиками, столь же аккуратной стрижкой, с выбритыми по бокам и на затылке волосами и круглыми очками на переносице.