Черный смерчь (главы из романа)

Логинов Святослав

И тут же словно холодный ветер прошел над головами и картина во мгновение ока переменилась. Теперь все пространство возле городьбы занимали чужинцы, окаянные мэнки, скалящие зубы и готовые ринуться в распахнутые ворота.

– Бей!
– рявкнул очнувшийся вождь.

Но и без его сигнала охотники разом вскинули луки и сотни стрел прожужжали, вбившись в толпу.

– Не стреля-ать!..
– истошно завопила Уника.
– Это тоже морок! Своих побьете!

Какой морок? Вот они, мэнки - потные лоснящиеся лица горят жаждой убийства, уже опомнился враг, наскакивает со всех сторон, рвется к неприкрытым воротам. Двое разом кинулись к Ромару, но Таши и Лишка взмахнули топорами, прервав смертельный прыжок. Костяным звуком зарокотал в селении бубен Калюты, а Ромар изогнулся немыслимо, исходя на крик, словно тянул в небо неподъемную ношу, а затем рухнул на землю. Но за это мгновение окончательно очистились взгляды

всех, кто собрался в осажденном селении и возле него. Единый стон вырвался разом у всех, ибо только теперь люди осознали, что происходит. Конечно, среди нападавших были мэнки - полсотни, не более, а все остальные представляли собой дикую смесь всех лиц и народов, что встречались на левом берегу Великой и далее - в степь до самых неизведанных стран. Здесь были люди и чужинцы, ночные карлики и вовсе неведомые существа, у которых лишь обломок камня в волосатой лапе указывал на принадлежность к семейству разумных. А у самой кромки поля знакомо и страшно возвышались силуэты нескольких диатрим, неведомо как попавших на этот берег. Именно эти птахи, вернее коротышки, сидящие у них на спинах, быстрее всех освободились от связывающего их волю колдовства. Раздался дикий визг, и чудовищные птицы ринулись на тех, кто имел несчастье оказаться к ним всего ближе, затем последовал второй, уже осмысленный залп лучников, обступивших пристенок с внутренней стороны частокола.

– Мэнков отстреливать!
– кричал Калюта.
– Чтоб ни один не ушел!

Это люди понимали и сами. Вражеские лучники, если были такие внизу, ввязались во всеобщую рукопашную схватку, и защитники селения могли бить не торопясь, высматривая в клокочущей толпе явных чужинцев и особенно широкоротых оборотней, зачаровавших всю эту разноплеменную толпу. Некоторые из противников пытались прорваться в распахнутые ворота, но там встал Тейко с лучшими воинами, так что легче было пробить с наскоку толстенные бревна частокола, нежели ощетинившихся копьями детей зубра. Отряд, прикрывавший Ромара, мгновенно вырвался из схватки и теперь отступал к воротам. Таши нес на руках легонькое тело Ромара, Лишка, отмахиваясь от каких-то чужинцев, второй рукой волокла бесчувственного парня, которому секунду назад сама едва не снесла голову. Теперь она видела, что это кто-то из ее пленных сородичей, одурманенный небывалым колдовством.

Через минуту воины, вышедшие вслед за Ромаром, были уже в селении. Но никто и думать не хотел, чтобы вдвинуть в пазы запасные слеги и, закрывшись стенами от разгорающегося побоища, ждать, кто одолеет во всеобщей свалке. Быстро перестроившись, охотники вновь выбрались через полуразрушенные ворота. Тейко с копьем в одной руке и гудящим кистенем в другой шел впереди. Сплоченный отряд, словно отточенная пика в живое тело, вонзился в безумную толчею побоища, где каждый был сам за себя.

Таши, успевший передать бесчувственного Ромара на руки лекаркам, шел в первом ряду. Топор, напоминавший вороний клюв, взлетал в его руках и резко опускался, словно Таши не в битве участвовал, а молотил зерно на току. Блестящий полированный камень потемнел от крови. Таши видел, что далеко не все нападавшие были чужинцами, но разбираться было попросту некогда кто совался под горячую руку, да еще с оружием, тот и получал по темени. Вот кто-то косматый с ревом мчится на людей, из пасти несется хриплый вой, в руке зажата корявая дубина... стремительный топор перебил нападавшему руку, так что удар дубины приходится вскользь и далеко не в полную силу, но чужинец даже покалеченный, не уменьшает напора и рвется вперед. Копье Данка не позволяет ему вцепиться в Таши, а топор уже снова взметнулся и обрушился на покатый лоб.

– Бей, не ленись!
– ревет вождь.

Но Таши вдруг приостановился, словно в самый неподходящий миг на него напала задумчивость. Ну, какие же это враги, это просто люди, такие же, как и дети зубра... Вот бежит человек: лицо искажено, зубы в широком рту оскалены, а глаза - добрые и сразу видно, что он мог бы быть твоим другом. В руке клинок из отточенного рога, но разве это главное? Ясно ведь, что это хороший человек, не надо его трогать... вот и Данок опустил копье, тоже понял, в чем дело...

Лишь в последние мгновение Таши, так и не понявший в чем дело, успел шагнуть и заслонить собой замершего Данка. Костяное жало вспороло одежду, скользнув вдоль ребер. Боль мгновенно отрезвила, Таши, хакнув от напряжения, опустил топор на гривастую голову. Мэнк повалился, цепляясь за Таши слабеющими руками.

– Мэнков бейте!..
– завизжал очнувшийся Данок, бросаясь в гущу сражения.

Где они, мэнки?.. Их тут один на двадцать, и уж они-то головы не потеряли, на отряд нахрапом не лезут - один, вот, попытался... и Таши, не выбирая, ринулся на ближайшего противника. Впрочем, боль от раны прояснила его голову, так что, опознав в

беснующемся воине настоящего человека, пусть и неведомого племени, Таши ударил не в полную силу, а лишь отвел нацеленный деревянный меч, отблескивающий накладками вулканического стекла, а затем оглушил противника ударом рукояти. Повезет парню - останется жив.

Позицию в воротах, оставленных вождем, занял еще один отряд копейщиков. Им взялся командовать старейшина Мугон. Вид вражьей крови уже не пьянил его, так что седобородый силач не потерял головы. По его знаку Калюта вышел в первый ряд и на всех ведомых языках призывал настоящих людей отходить к воротам. И люди находились. Пробилась группа лишаков, вооруженных копьями с тонкими обсидиановыми наконечниками. Добежало трое медведей, уведенных из разграбленного поселка. И даже Милей - разведчик, пропавший намедни, вынырнул из толчеи и занял место в шеренге.

– От рощи отсекай, чтоб не ушли!
– голос вождя был слышен всем.

В самом деле, в битве, которую и битвой-то назвать было нельзя, случился перелом. Взаимная ненависть сменялась страхом за свою жизнь. Трое уцелевших диатритов развернули боевых птиц и унеслись вдоль берега. Еще какие-то фигуры метнулись к недальней роще, сражающиеся уже не наскакивали друг на друга, а лишь прорубались туда, где простор полей и негустые перелески обещали слабую надежду на спасение. Но именно там встретил бегущих выведенный вождем отряд. Шеренга воинов ощетинилась копьями, и лишь теперь Таши смог оставить матовый от чужинской крови топор и сорвать с плеча лук. Вскочив на выпирающий из земли гранитный камень, Таши принялся выпускать одну стрелу за другой, словно состязался с родичами в скорости стрельбы. Все-таки, славное оружие лук, яблоневая стрела пробивает мэнка прежде чем он успеет добежать и применить свое обманное колдовство! Вот и еще один кувырнулся... заречетесь ступать на наш берег!

В колчане оставалось еще три стрелы, когда Таши обнаружил, что стрелять больше не в кого. Те, кто остался жив, бежали с вытоптанного поля. Не ячмень будут собирать здесь в этом году, а оружие и трупы врагов.

– Без колдунов от городьбы не отходить!
– Тейко уже остыл от горячки боя и распоряжался быстро и решительно.
– Рощу потом прочешем, и карликов надо будет выследить. А пока - этих добивайте, чтобы никто не уполз!

– Стойте!
– закричал воин, выбежавший из ворот.
– Ромар велел раненых чужинцев вязать, он будет их смотреть!

Никто не возразил - вязать противника занятие куда более азартное, нежели лишать жизни недобитых. Один Тейко недовольно поморщился, видно вспомнилось что-то давнее.

Воины рассыпались по полю, стаскивая на толчок трупы и подбирая тяжело раненных. Легко раненных среди чужинцев не было, легко раненный продолжает сражаться. Всего было собрано больше пяти сотен убитых, в то время, как среди защитников селения погибло лишь четыре человека, а вернее двенадцать, если считать восьмерых разведчиков. Теперь шестеро из них были найдены в рядах зачарованного войска. Это страшное, невозможное известие омрачило радость победы. Трудно поверить, что свой человек, родич, проживший с тобой всю жизнь, может встать и пойти с оружием на родное селение, на себя самого. Какое там ни будь колдовство... А что за колдовство - никто не знал. Даже Милей - единственный вернувшийся из дозора, ничего не мог рассказать. Не помнил - и все тут. Калюта, впрочем, обещал очистить парню память, да и сами люди вскоре успокоились. Мало ли, что разведчики во вражьем войске шли - со своими-то не бились! Вон, Бельгай, лежит неживой, а его метное копье в брюхо оборотню всажено. Тут уж сомнений нет, за кого парень воевал.

Убитых врагов раскладывали по разрядам. Людей отдельно, их похоронят как полагается, курганчик насыплют и поставят сверху изображение духа могил седобородого Пура. Чужинцев стаскивали на особицу - их сожгут и вкопают на этом месте идолы злых демонов, в первую очередь - Хурака, пожирателя трусов. Те воины, что постарше, узнавали среди убитых племена, с которыми прежде приходилось воевать. Вот согнутые - это чужинцы, пятнадцать лет о них ни слуху, ни духу не было, а тут, вишь, объявились. Угадали и ночных карликов, что до сих пор бесчинствуют в лесах - эти даже не чужинцы, а вовсе лемуры, они диатритам сродни, у людей с ними ничего общего не бывало. Нашлось и несколько диатритов - знакомый враг! А вот хищных птиц, что произвели такое опустошение в задних рядах осаждающих, оказалось всего три. С диатримами обходились попросту - разделывали на мясо, пусть и малышня попробует сказочную птицу. Убитых мэнков насчитали тридцать две штуки даже здесь оборотни сумели отделаться малой кровью, хотя со стен лучники особо метили в гривастых чужинцев. Опасаясь, что мэнки на самом деле живы и лишь притворяются убитыми, каждого оборотня просадили здоровенным колом, пришпилив к земле. Уж теперь-то Всеобщая Мать не отпустит нечисть.