Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка
Шрифт:
Иногда он все–таки засылал к нам своих разведчиков–тайчиутов, переодетых мирными охотниками, которые притворялись, будто просто–напросто заблудились, или делали вид, будто они и не тайчиуты вовсе, а из другого племени и оказались вблизи нашей орды чисто случайно. Но как ловко они ни притворялись, Темучин выслушивал их россказни с ухмылкой и ни одному из них не поверил. Но не возражал им, а принимал как гостей, одаривал как друзей, приглашал к застолью, пил с ними кумыс. Он даже отправлялся на охоту с тайчиутами–соглядатаями и следил за тем, чтобы
— Как это получается, что вождь тайчиутов, наш лучший друг, отнимает у нас дорогие меха и лучших лошадей, а Темучин дарит нам дорогие халаты и благородных скакунов, хотя он нам и не друг?
Темучин не отвечал им. Пусть опьяняются его подарками, а не его словами. Он был хитер и знал, что подарок действует сильнее тысячи слов. После того как он так великодушно принимал соглядатаев, к нам прибивались целые группы воинов, которые прежде были более–менее дружны с Таргутаем, но теперь просили разрешения остаться в. орде Темучина.
Мой друг оказывал гостеприимство и им, не делая никакой разницы между вновь прибывшими и теми, кто был с нами уже давно.
Вот так с одного восхода солнца до другого и росло число кибиток и юрт, мужчин и женщин, лошадей и овец в орде Черного Сердца, самой большой из всех, какие у нас были прежде. И хотя силы его все время прибывали, мы не слышали из уст Темучина, что близится то время, о котором он мечтает. Он не говорил ни слова о Таргутае и не проклинал те племена, которые после смерти Есугея по–предательски оставили лагерь матери Темучина — Матери Тучи. Когда мы по вечерам собирались у костров, старики рассказывали нам предания о геройских подвигах, сказания наших дедов и отцов.
В сказаниях этих говорилось и о молодом герое, который придет, объединит и сплотит все монгольские племена. И тогда наступит мир между всеми людьми, живущими в юртах, придет конец кровопролитию, жен не будут больше отрывать от мужей, а детей от матерей, по степи будут грохотать тысячи конских копыт и никогда больше не будет недостатка в молоке и мясе. Ему обещано покровительство Вечного Синего Неба, которому все они поклоняются и приносят жертвы, на нем, на молодом герое, будет благословение Неба. Так говорилось в сказаниях.
Бохурчи, самый молодой и пылкий из нас, воскликнул однажды:
— Он уже пришел! Это Темучин! Его зовут Темучин — Стальной Нож!
Однако Темучин молчал, и остальные тоже ничего не говорили, хотя многим было что сказать — не один Бохурчи думал так. Но у костра сидел еще и Джамуха, и ему вряд ли понравилось бы, что у него на глазах одного вождя превозносят, а о другом даже не упоминают.
И однажды старики велели принести большую баранью кость, красивую белую лопаточную кость только что зарезанного барана. Они хотели узнать у духов имя грядущего великого героя по обычаям седой старины. Кость положили в огонь.
Тишина.
Кость начала обугливаться.
Шаман
А мы не отводили от него глаз, сгорая от любопытства, что–то он нам скажет? Иногда случалось, что кость лопалась пополам, и тогда тайна оставалась сокрытой. Так бывало не раз и не два…
Но на сей раз все как будто шло к счастливой развязке. Кость хрустнула, и по ней побежали трещинки — тонкие и потолще, короткие и подлиннее, они избороздили всю поверхность кости.
Шаман достал кость из костра железными щипцами, помахал в воздухе, чтобы остудить, и, осторожно взяв кончиками пальцев левой руки, приблизил почти вплотную к виску. Он к чему–то прислушивался, закрыв глаза, потом опустил кость пониже и впился в нее глазами. И вдруг прошептал:
— Ч–ч–ч… Ч–ч–ч…
Мы так и прикипели глазами к его губам.
Со стороны реки послышался крик турпана.
— Чин… чин… — проговорил шаман.
Мы все плотно обступили его.
И снова прокричал турпан.
— Ч–ч–ин–гис… Да–да, гис!
— Чингис? — удивленно поднял брови один из стариков.
— Да, Чингис! — ответил шаман. — Это правда, это мне сказала кость: Чингисхан! А это значит: Самый Настоящий Властитель! Вот как будут звать нашего героя.
Каждый из нас повторил это имя про себя.
— Чингисхан, — шептали мы. И еще и еще раз: — Чингисхан!
Темучин тоже повторил это имя. И Джамуха повторил его. Он, наверное, был рад, что кость не сказала: «Темучин».
— И где же тот, кто носит это имя? Кто он? — спросил Бохурчи.
Шаман ответил ему торжественно–размеренным голосом:
— Об этом кость ничего не сказала. Может быть, герой уже сейчас среди нас, но пока не знает, что будет носить это имя.
— И как же он об этом узнает? — вопрошал шамана пылкий Бохурчи.
— Небо подаст ему знак. Может быть, в виде белого сокола, который опустится на его шатер!
— Темучин! — воскликнул Бохурчи. — Кто, если не он? Самый Настоящий Властитель — это Темучин! Его и назовут Чингисханом.
Джамуха немедленно встал и зашагал к своему шатру, не сказав нам ни слова.
А Темучин проговорил с укоризной:
— Одного ты, Бохурчи, обидел, а другому не помог! Громкие мысли — все равно что повозка об одном колесе. Нагрузить ее можно доверху, только с места не сдвинешь!
И тогда Бохурчи тоже ушел от ночного костра. Но не оскорбленный, как Джамуха, а пристыженный, потому что понял, какую ошибку допустил.
На другое утро я спозаранку поспешил к озеру. Мне захотелось порыбачить после столь долгого перерыва, после столь шумных недель меня потянуло посидеть с удочкой у воды. В моих ушах до сих пор стояли крики и вой многих тысяч участников битвы, у меня до сих пор стояли перед глазами горящие юрты, потрясенные лица матерей, горы раненых и убитых.