Чертоги Казад-Дума

Каэрия

— Ох, милый Кили! — развернувшись, воспитанница Беорна всплеснула руками. — Не поймите меня не правильно, но жизнь я люблю больше золота. К тому же, пчелы успеют заскучать без моей заботы.

— Да ну пчел в Мордор! — племянник потянул поводья, заставляя пони ступать назад. Гномы, внимательно слушавшие диалог, улыбались друг другу и подмигивали. — Ну да ладно. В таком случае, придется вернуться сюда и привезти золото хозяйке! Против ведь не будете?

— Нет, против не будем, — в диалог вмешался Беорн, вышедший из-под навеса крыльца. Улыбаясь во все тридцать два зуба, оборотень махнул Кили рукой. — А то вдруг на пасеке еще останутся целые ульи?

Племянник тут же разрумянился, притихнув. Остальные гномы

же добродушно захохотали. Торин, сдерживая эмоциональный нейтралитет, кивнул медведю и повел лошадку к изгороди. Соратники двинулись следом, подгоняя низкорослых скакунов. За спиной еще слышались возгласы прощаний и шутки, громкие «До встречи!» Беорна и жизнерадостные «Удачи!» Ниар. Король-под-Горой, вслушиваясь в голоса гостеприимных друзей, испытывал легкую тоску, постепенно перерастающую в грузное ожидание будущего. Уходить не хотелось. Но, как всего лишь день назад сказала Ниар, Эребор стоял не среди ульев. Он высился горной громадой восточнее, дожидаясь хозяев. Дожидаясь свой народ.

Выехав из сада Беорна, молодой наследник Дурина поблагодарил про себя оборотня за помощь. Говорить что-то новому товарищу Торин не желал: больше слов эреборец ценил действия. Надеясь, что когда-нибудь сможет отплатить медведю за проявленную доброту, гном повел своего пони по полю, держась от пчелиных домиков подальше. Компаньоны смеялись, взошедшее солнце начинало припекать, а проснувшиеся птицы весело щебетали, пролетая над клеверными просторами. Покой и умиротворение. За спиной остался последний приют и теперь впереди, сливаясь с горизонтом, маячил темный густой лес.

Торин, опустив угрюмый взгляд к земле, нахмурился. Как же недоставало сейчас красного яблочка в кармане. А еще – улыбок, смеха и нелепых шуток.

Но впереди – Лихолесье. Мрачное, злое место, полное опасностей. И тайн.

Мрачное, злое место, полное опасностей. И тайн. Талрис, выпрямившись, откусил кусочек от ломтя хлеба. Окинул пренебрежительным взглядом Горгорат: плоскогорье выглядело привычно безжизненным. Сухая земля пустыми глазницами рытвин и ям взирала на сына Мелькора. Ветерок разгонял легкий туман, охвативший Кирит Горгор, выдувая из белых облачков сумрачных призраков, стелящихся вдоль ущелья. Каменные глыбы огромных многовековых стен Эред Литуи и Эфель Дуата мрачно взирали на Талриса, молчаливо ожидая действий пелорийского героя. А где-то там, за Моранноном, взлетал к небесам тучный силуэт гиганта Ородруина, дышащего земным пламенем. И подле него, рдея непреклонной ненавистью ко всему живому, безгласно покоились черные останки Барад-Дура…

Талрис доел свой завтрак и подошел к огромному серому валуну. Торчавшая из него стрела весело бренчала серебряным колокольчиком. Сдернув с наконечника записку, сын Моргота развернул крохотный пергамент, вновь вчитываясь в пляшущий почерк сестры. На этот раз Ниар обращалась к брату на синдарине. Готовый благословить Красную Колдунью за проявленное милосердие, Талрис забегал глазами по эльфийским словам.

«Саурон уже был тут, братец. Притом был тут совсем недавно. Предупреждаю, Талрис – улаири вновь с Майроном и не могу сказать, что обманутые люди приветливо к нам относятся. Кольценосцы преданы своему хозяину, и убеждать их в нашей силе бесполезно. Знаю, ты справишься с любым из назгулов, но просто не будь удивлен, заприметив черных всадников подле Барад-Дура. Кстати, зайди в крепость. Ты будешь крайне поражен, найдя в зале Перемен старую добрую эльфийскую реликвию. Понятия не имею, откуда Саурон смог ее достать. А в целом – Артано вернется в Мордор. Как только Гэндальф в очередной раз сунет свой длинный нос в Дол Гулдур, наш старый друг поспешит домой. Твое дело – оставить в старой крепости шпиона. И не задерживайся в наших бывших владениях. Встретимся вскоре. Буду ждать».

Опустив руку с посланием, Миас нахмурился. Все любопытнее и любопытнее.

О какой такой реликвии вела речь Ниар? Моргнув, Талрис бросил записку наземь. Сорвавшаяся с пальцев магия окутала тонкую бумагу плотной сетью искр. Ветер раздул пепел, и эпистола сестры черной пылью унеслась в бездонную пасть Мордора. Хмыкнув, сын Мелькора бросил взгляд на своего шайра. Потом, не колеблясь, ступил на серую тропу, ведущую вглубь пустынной чаши, образованной высокими хмурыми горами. Хотелось глянуть на Барад-Дур, хотя бы одним глазком.

Минут двадцать Талрис потратил на прогулку. Погода в Мордоре, как обычно, была мерзкой: низкие пепельные тучи стелились под небесами, нависая над землей непроглядной черной твердью. По сырой мертвой почве скользил ветер, какими-то до ужаса холодными объятиями встречая волшебника. Морщась, сын Мелькора лишь вспоминал былые времена, да иногда поглядывал на Ородруин. Пыхтящая огнем гора громоздкой пикой врезалась в пунцовые облака над собой, призрачными руками теней ограждая от чужих взглядов жалкие руины Барад-Дура. А ведь когда-то крепость была красивой. Талрис ухмыльнулся. Ниар восхитительно пела, и магия ее песни наделила Лугбурз своим потаенным, диковинным шармом. Наверное, нормальным жителям Средиземья такое отношение к старой крепости могло показаться безумным, но Талрис когда-то искренне любил Барад-Дур. Тарас Луна изнутри была воистину грандиозна: широкие залы, резные окна и теплые, маленькие комнатки.

«Кому расскажешь, не поверят ведь, — Талрис искренне улыбнулся своим мыслям. — Прийти в Лориэн, сесть перед Нэрвен и как на духу выдать ей всю историю собственной жизни. Готов поставить на кон все золото Ангбанда, эльфийка упадет в беспамятстве после первого же моего сказа. Одна байка про Майрона и пиво чего стоит. Наверное, знай эльфы о слабости желудка Властелина Колец, война Саурона с Эндором обернулась бы пирушкой. Зрелище, пожалуй, было бы веселым».

Хмыкнув, сын Мелькора остановился перед завалами. Остатки пиков Барад-Дура, однако, все еще внушали опаску. Черные глыбы, изъеденные временем, ветрами и дождем, лежали вокруг крепости монументами покаяния и смиренности. Сломленный дух Мордора.

Талрис, обойдя стороной высокие гурии из каменных сколов, прошел вдоль уцелевшей стены Лугбурза. Остановился на секунду, заприметив вдали силуэт одного из назгулов. Махнул черному всаднику рукой и юркнул внутрь крепости. Покоящиеся в темноте врата были окружены гигантскими ярами разрушенных колонн, что обступали вход в Барад-Дур черными веерами. Железные створы врат вились к тающему в темноте потолку. Настежь распахнутые, они манили внутрь. Миас, несколько минут внимательно оглядывавший анты, зашел в крепость.

Искать упомянутый Ниар артефакт долго не пришлось. Саурон явно не беспокоился о сохранности своего маленького богатства. Талрис, беглым взглядом окинувший главный холл Тарас Луны, практически сразу заприметил стоявший на некоем подобии помоста Палантир. Видящий камень поблескивал в сумраке запустелого помещения, вбирая в себя льющийся из открытых врат свет. Миас хмыкнул. И за кем же следил Артано?

Гадать необходимости не было. Подойдя к Палантиру, сын Мелькора коснулся рукой гладкой поверхности шара. Заструившаяся сквозь камень магия холодом проникла в сущность чародея, отражаясь в глазах смутными картинами высокой башни, высеченной их монолитной скалы. Талрису уже приходилось видеть это сооружение, возведенное нуменорцами. Величественная и неприступная башня Гондора – Ортханк. Улыбнувшись, чародей открытой ладонью накрыл Палантир. Если уж Ниар нужен был шпион в Барад-Дуре, лучшего найти не представлялось возможным: магия не лжет, не перечит и не предает. А видящий камень изобретение хитрое. Кто-то смотрит сквозь него, кто-то же из его темных пучин. Но Саурон понятия не имеет, что сами камни могут видеть… И показывать увиденное просвещённым.