Чертоги Казад-Дума
Шрифт:
— Не стоит гаерствовать, — Беорн глотнул вина из кружки. — Я ведь вполне серьезно. За те годы, что ты провела в моем доме, я понял одно: слово ты свое ценишь, людей судишь только по делам, врагов жалеешь и войну ведешь честно.
— Жители Гондолина не согласились бы с тобой, — Ниар плотно сжала губы. Она помнила день падения прекрасного города в долине Тумладен. Высокие и стройные пики Эхориата в роковую для эльфов ночь рдяными зубцами раскаленной породы взвивались к предрассветному небу. Хлещущий через перевалы огонь накрывал старших детей Эру одеялом смерти, драконьи крики подобно грому раскатывались над пропитанной кровью землей Амон Гварета, и бесконечные легионы орков черной муравьиной рекою наступали на Гондолин. Гибель и разрушение овеяли эльфов карой Ангбанда. Праздник Врат Лета, светлый и веселый, бессмертные встретили с криками на губах, разбегаясь пред огромными драконами, корчась и рыдая под молниеносными ударами хлыстов балрогов. В той кровопролитной битве
— Верно, — после непродолжительной паузы ответил оборотень. Ниар в это время все еще вспоминала старый свой бой на Дозорном Холме. Тогда она приняла облик высокого статного балрога. Эльфы, заприметив демона, стоявшего на одной из северных вершин Окружных Гор, начали кричать. А принцесса Ангбанда, увидев в глазах противников страх, лишь рассмеялась утробно. Высокомерные и кровожадные годы юности. — Но ты защищала свой дом. Да и в обманах твоих я вижу лишь военные хитрости. Разве достоин противник милосердия, если не способен почуять опасность и разглядеть в покое ловушку? Голова нам не просто так дана.
— Слабое утешение, — ввернула девушка, улыбнувшись. — Но чтобы совесть окончательно не пожрала мое и так исстрадавшееся сердце, я рассуждаю тем же образом.
Беорн громко засмеялся. Наследница и создательница Барад-Дура нашла реакцию друга ненормальной, но в ответ все же заставила рассмеяться и себя. Странным все-таки был оборотень. Приютивший под крышей дома орудие Зла невиданной силы, он еще пытался зачем-то в действиях этого орудия отыскать крохи добра. Ниар покачала головой, касаясь губами края своей кружки. Чай, однако, остывал.
— Ну да, ну да, — Беорн протянул руку к старшей дочери Мелькора и встрепал волос на макушке девушки. Последняя тут же ощетинилась, начав бубнить ругательства на черном наречие. — Исстрадавшееся сердце предводительницы армии Ангбанда, владычицы Тангородрима и создательницы Лугбурза. Эх, Ниар, не верю я тебе. В душе твоей полыхает пламя невиданной мощи, и еще очень много тяжелых моментов ты сможешь пережить стойко, без страха и колебаний. Такие существа как ты, сильные, умные, опытные, не тратят сил впустую и сражаются за правду, в которую искренне верят. Да, я знаю, ты любишь Белерианд, скучаешь по отцовской крепости и, пожалуй, родным просторам Дор-Даэделота. Но ответь на вопрос, колдунья: за что должны гибнуть несчастные в твоей войне, а? Во имя чего ты сражаешься, Ниар?
Старшую дочь Мелькора на секунду охватило отчаяние. Бросив на Беорна яростный взгляд, девушка вжалась в спинку деревянной лавки, понимая, что не может дать другу раскрытого, совершенно честного ответа. Сглотнув, Ниар прищурила глаза, взгляд свой обращая к изумрудной траве. Как же сложно порой бывало мысли отражать в словах…
— Под потолками Ангбанда, вылитыми из пластов черного, как гематит, стекла, я часто слышала тоскливые песни орков. Интересно, но существа Средиземья привыкли видеть в уруках зло. И мало кто помнит, что эти темные и несчастные твари, служившие некогда моему отцу, много тысяч лет назад являли собой светлых и высоких эльфов, вечно юных и утонченных, как сам Валинор. Сущность орков происходит от добра, но постоянные пытки и неиссякаемая душевная боль исказили внешность бедолаг и их природу. Однако, Беорн, язык орков крайне схож с квенья. И песни, что уруки пели под Ангбандом, походили на те пропитанные магией гимны, что так любят бессмертные дети Эру и по сей день. Однажды, когда мне исполнилась первая сотня лет, отец повел меня к Эред Энгрину. Вместе с ним мы забрались на самую высокую вершину Железных Гор. Мелькор, поставив меня у края заснеженного утеса, рукой окинул простирающийся внизу Белерианд. Лучи восходящего солнца в тот день золотым морем текли по обширным западным землям, и реки полыхали огнем под взором великого светила. Несколько минут отец мой молчал, давая насладиться открывающимся с гор видом, но потом сказал мне одну вещь, о которой я думаю каждый новый день. Вала, что все Средиземье в ужас ввергает только именем своим, в то утро шептал на ухо мне следующее: «Все, что видишь ты, Ниар, лишь образ, созданный Эру. Каждое существо, каждая травинка и каждая пылинка подчиняется воле великого Илуватара. Орки, которыми ты командуешь, балроги, которых вгоняешь в неистовый ужас, даже драконы, кажущиеся беспрекословно свободными – все они в руках Первого Певца просто марионетки. И мы с тобой, дочь моя, не исключение. На всех есть свои планы у Эру, Ниар, запомни. И действия, что ты якобы совершаешь по собственной
— Твои речи немного грубы, как считаешь? — Беорн помрачнел, став похожим на привидение. Ниар, качнув головой, горько усмехнулась. Оборотень был не первым существом, относившимся к странным рассуждениям Миас с опаской и неприязнью.
— Грубы? Нет, не думаю, — Красная Колдунья развернулась к другу, обеими руками обхватывая кружку с холодным теперь чаем. Удивляясь самой себе и своему откровению, принцесса ангбандская хохотнула. — Я просто с грустью понимаю, что даже моя маленькая революция является промыслом Эру, и что ничего я не могу изменить в собственной жизни. Что бы ни происходило, все идет по плану создателя Арды. И я, как некий рычаг в руках отца, являюсь по сути лишь инструментом для шлифовки истории Средиземья. А осознание безысходности и обреченности меня пугает, Беорн. Ты спросил меня, за что я борюсь, на что отвечу: беря в руки свой меч, я всякий раз вспоминаю разговор с отцом на склонах Эред Энгрина и понимаю, что больше прочего хочу лишь свободы. Желаю владеть своей судьбой, а не подчиняться чужой воле. Жить жизнью ветра, что может летать за гранями сущего мира.
Заметив в глазах Беорна даже не отвращение, но сострадание, Ниар замолчала. Неловко было ощущать жалость со стороны. Чаще прочего Красную Колдунью одаривали ненавистными, злобными взглядами. Пожалуй, именно поэтому ангбандская принцесса неловко ссутулилась, отступая перед таким явным милосердием косолапого человека. Поджав губы и смущенно потупив глаза, старшая дочь Мелькора пыталась оправдать собственную немоту. Не выходило.
— Ох, чародейка, не ожидал я услышать от тебя таких странных слов, — Беорн улыбнулся открыто, от души. В его густом басе звенели чистые ноты доброты и ласки. — Уж кто-кто, но ты должна понимать, насколько свобода понятие относительное. Судьба властна над всем живым, и над Эру тоже. Однако твоя клетка – в твоем уме и только в нем. Захочешь изменить судьбу, с легкостью сделаешь это. И чужой удел поменять будешь в силах, если только в себя поверишь. Но я не отец тебе, чтобы читать нотации. Да и по возрасту права не имею учить тебя.
Ниар закрыла глаза, вслушиваясь в складную речь друга. Оборотень выговаривал слова с жесткостью и уверенностью, не сомневаясь в них и не ставя под сомнения собственные верования. А ведь Беорн – просто смертный человек, жизнь которого пролетит слезой сквозь пальцы мироздания и растворится в пустоте, бегущей к чужим мирам. Не успеет узнать веселый и улыбчивый медведь, что такое тюрьма времени. Не будет видеть множества смертей любимых, не познает частой горечи утрат по-настоящему близких. Не придется оборотню выбирать между долгом и чувствами. И, однако, вопреки мимолетной природе существования, Беорн был тверд в понимании идеалов и неколебим в вере. Как же иногда прекрасны были младшие дети Илуватара. Улыбаясь смерти в лицо, они смеялись над собственными проблемами и не замечали бездны, что ждала впереди всех фиримар.
— О чем ты хотел попросить меня, Беорн? — открывая глаза, Ниар для себя решила, что исполнит любую просьбу приятеля. Так или иначе, оборотень заслужил опеки со стороны Миас. — Долг платежом красен, ты сам сказал так минут пятнадцать назад. Ты приютил меня, кормил, помогал и хранил мою тайну. Проси чего хочешь: золото, власть, земли, может быть, слуг. В моих силах предоставить тебе все это.
Оборотень, заслышав последнюю реплику старшей дочери Мелькора, громко расхохотался, заставив псов своих поднять головы с травы. Не находя в своих речах ничего комичного, Ниар подняла к Беорну тяжелый взгляд. Оборотень, смахнув с уголков глаз слезы смеха, ухмыльнулся.
— Вот беда же с умными людьми, считают, что знают все, — хозяин огромной пасеки, успокоившись, прямо посмотрел на свою «воспитанницу». Красной Колдунье взгляд медведя не понравился: слишком прямой и острый. Не зная даже, чего следует ожидать, старшая Миас расправила плечи и вытянулась в тугую струнку. Любые превратности судьбы Ниар давным-давно приучила себя принимать с легкостью в сердце. — Не нужно мне золото твое, царевна Дор-Даэделота. Ты мне, Ниар, другую службу лучше сослужи. Доведи гномов до Эребора и усади потомка Дурина на трон под Одинокой Горой. Думаю, Торину твоя помощь не будет лишней, особенно в Казад-Думе. Так что, чтобы ты словами со мной не играла, свою просьбу сформулирую иначе: обещай мне, дочь Мелькора, прославленная на востоке заклинательница огня, что наденешь на голову Торина Дубощита корону и народ его приведешь к Эребору. Сдается мне, просьба моя в исполнении будет легкой.