Чертоги Казад-Дума
Шрифт:
Нанивиэль покинула эльфийский лагерь с рассветом. Бесшумной тенью выскользнув из шатра, она выкрала своего гнедого любимца и отправилась в путь. По Лихолесью Илийя ехала уже долго, с удовольствием оглядывая толстенные стволы многовековых дубов и елей. Вооруженная лишь коротким кинжалом, который сгодился бы только для нарезки фруктов, эльфийка без оглядки углублялась в черную чащобу. Любопытство гнало вперед, взгляд скользил вдаль, а в сердце играла любимая мелодия приключений. Чувствуя себя как никогда счастливой, Нанивиэль из Ривенделла беспечно гуляла по лесным раздольям, что пугали частенько и бессмертных собратьев.
Решив сделать короткий привал, Илийя остановила Орэо – так звали ее мереаса – и спрыгнула с седла наземь. Рыхлая
— Ты можешь избрать другую участь, бессмертное дитя Эру…
Женский голос, глубокий и певучий, раздался вблизи. Подпрыгнув на месте, Илийя резко развернулась, прижимаясь спиной к жеребцу. Сумка выпала из рук и припрятанные в ней зеленые яблоки рассыпались по темному лесному ковру. Сердце стремилось пробить грудную клетку изнутри, лоб покрыла испарина, горло пересохло. Тяжело дыша, Нанивиэль в панике огляделась. Взгляд эльфийки остановился на невысокой женщине, что стояла невдалеке. Облаченная в богатые одежды, она исподлобья взирала на Илийю своими холодными, синими глазами. Выдохнув, бессмертная подопечная Арвен расслабленно опустила плечи. Гномка, с виду – доброжелательная.
— Кто Вы такая, госпожа? — обратилась Илийя к незнакомке, облизывая губы. Испуг отступал. Кровь остывала. Дрожа, Нанивиэль осторожно сменила позу, стараясь не делать резких движений. — Что Вы делаете в Лихолесье, достопочтенная?
Гномка молчала. Стояла напротив и загадочно улыбалась. Ее черный волос, струящийся по плечам и спине густыми тяжелыми локонами, слегка трепетал под прикосновениями ветра. Шелковый наряд призрачно растворялся в лесном полумраке. И лишь глаза статной подгорной жительницы сверкали своим собственным потаенным светом. Осанистая, точеная, молодая гномья женщина чего-то ждала. Эльфийка, оглядывая незнакомку, неожиданно для себя ощутила внутренний страх, морозом разливающийся по венам. В голове мелькали разные вопросы. Откуда взялась гномка тут, в Лихолесье? Что тут делала? И, главное, почему произнесла то, что произнесла? Мысли ведь она читать вряд ли умела?
Нервно сглотнув, Илийя шагнула вперед. Гномка же, заметив ее движение, развернулась и зашагала вглубь леса, быстро перебирая ногами. Не зная, что следует делать, Нанивиэль бросилась к своему коню. Желая получить ответы на свои вопросы, юная Синдар вспорхнула на спину мереаса и направила лошадь в ту сторону, куда ушла загадочная подгорная жительница. Не совсем понимая, что творит и во что ввязывается, Илийя без промедления кинулась в набухающую чернотой даль глухой чащобы.
В крови кипело волнение. В душе разгорался пожар любопытства. А Лихолесье впереди манило к себе, заливаясь утробными голосами еле слышимых шепотков древних духов.
В крови кипело волнение. В душе разгорался пожар любопытства. А Лихолесье впереди манило к себе, заливаясь утробными голосами еле слышимых шепотков древних духов. Талрис, отправив своего шайра на север, склонился над мечом, что много сотен лет назад ковала Ниар. Магия
Олорин должен был прийти к Дол Гулдуру в ближайшую пару часов. Времени с лихвой хватало как на подготовку к маленькому сражению, так и на небольшой отдых. Глубоко вздохнув, чародей схватился обеими руками за оружие и прикрыл глаза. Старый друг, оставляя оружие сына Моргота прямо посреди гномьего тракта, явно надеялся столкнуть Серого Странника с тройкой гор Пелори. Жаль, что Майрон по обыкновению своему недооценивал своих противников. Любую оплошность оппонентов Миас привыкли обращать в свое преимущество. Оставляя меч у Дол Гулдура, Талрис не надеялся что-либо выгадать: хотелось просто донести до бывшего союзника послание, предупреждающее об опасности намечающихся действий. Саурон по глупости все же решил вмешаться в планы наследников Ангбанда. И допустил ошибку.
Сосредотачиваясь на чарах друга, Талрис начал нашептывать себе под нос длинные слова валарина. Магия разливалась по тракту, впитывалась в поросшую мхом и лишаем дорогу Мен-и-Наугрим, пропитывая все вокруг древней силой Амана. Темные ленты волшебства Саурона под давлением легких и светлых заклинаний таяли в пустоте, крошились и меркли в свете магии Талриса. Таинственное гудение заполнило сущее, воцаряясь над злой природой Лихолесья. Валарин струился ручьем в тишине, изменяя и преображая мир…
Докончив заклинание, Талрис открыл глаза и улыбнулся. Переступил с ноги на ногу, привыкая к странному, непривычному облику Майрона. Эфемерная сущность Темного Владыки казалась слабой и недолговечной, но и к ней можно было приноровиться. Подняв свободную руку, Талрис оглядел свою ладонь. Полупрозрачная, она черными облачками складывалась в колышущийся силуэт пятипалой конечности. Хохотнув, сын Мелькора ехидно улыбнулся. Чужой облик – всего лишь средство защиты. Но чаще прочего – инструмент для манипуляций. Гэндальф, отправляясь к старой крепости по наущению своего друга Радагаста, ожидал встретиться лицом к лицу с Властелином Колец. Не хотелось разочаровывать Майа. Если встреча с Сауроном так много значила для Олорина, нужно было ее устроить. Пусть Серому Страннику и придется иметь дело далеко не с равным по силе колдуном, в облике оппонента он увидит все же своего старого врага. И, напугавшись, расскажет о возвращении Саурона друзьям в Имладрисе. И все Средиземье вновь обратит свой взор к Мордору, быть может, даже без страха обращая лик к беснующемуся пламени Роковой Горы.
Талрис подкинул меч в руке, отточенным движением вытянул клинок перед собой. Шепнул что-то и с улыбкой на устах стал наблюдать, как яркая сталь Ангбанда, горящая и днем и ночью светом земных недр, начинает темнеть, изменяться в форме, покрываться многолетним налетом пепла. Славное оружие, погружаясь в светлую магию Миас, постепенно преображалось в моргульский клинок. Чары впитывались в металл, искажали его природу, ломали естество.
Убедившись в том, что все к встрече с Олорином готово, Талрис присел на землю. Огляделся, и с удивлением нашел старый гномий тракт красивым. Заброшенная дорога хоть и поросла мхом, тем не менее, оставалась широкой и достаточно освещенной. Расступавшиеся вдоль тропы деревья сквозь свои зеленые руки пропускали дневной свет, и упрямые лучики золотым дождем ниспадали к мрачной твердыне Лихолесья. Получающие от солнца нежные касания, дикие цветы буйным ковром накрывали ветвящуюся сеть толстых кривых корней, а кое-где можно было даже заприметить широкие шляпки вполне съедобных грибов. Улыбнувшись краешками губ, Талрис упер свой взгляд в сереющую даль Мен-и-Наугрим.