Чертоги Казад-Дума

Каэрия

Улыбнувшись, гномка остановилась на секунду, закрывая глаза. В уме чередой тусклых вспышек пронеслись воспоминания о чудесном прошлом. Перед взором возник призрачный образ Эребора: широкие каскады малахитовых лестниц, длинные аллеи высоких колоннад, огромные витражи широких окон и золотые жилы, пронизывающие камень горы насквозь. До ушей донеслось стихающее эхо детских голосов – бегающий за Дис Торин, вечно возмущающийся на шум Фрерин, и шутящий над ними всеми Траин. Утерянное счастье, растворяющееся в тумане былых времен. Сглотнув, Осаа сжала руки в кулаки.

Когда-то давно, будучи еще совсем юным, Торин сказал матери, что не боится смерти и вряд ли побежит от нее, если опасность

вдруг нависнет над Эребором. Тогда гномка посмеялась над бравадой сына, найдя в словах маленького принца некую детскую наивность. Но не было наигранности в реплике наследника трона, теперь Осаа это осознавала. Даже будучи ребенком, Торин в принципе понимал, что его может поджидать в будущем. Понимал и мирился со своей участью, спокойно принимая всю тяжесть собственной судьбы.

Смелость – качество, которым обладают герои. Именно смелость позволяет творить чудеса, низвергать зло и нести в мир справедливость. Но что такое смелость, когда речь начинает идти о любви? О чем-то близком и родном? Что такое храбрость в сравнении с той ужасной болью, которая испепеляет сердце в моменты потери любимых? Лишь слово, глупое и бессмысленное понятие. Ничего не ранит сильнее тех стрел, что несут на себе яд сильных чувств.

Планы Ниар зиждились на слабостях существ Эндора. Старшая дочь Мелькора умела играть чужими эмоциями. Об одном только забыла Красная Колдунья: манипуляция чувствами – палка о двух концах. Примеряя маску добра, можно ведь и собственное лицо забыть.

Примеряя маску добра, можно ведь и собственное лицо забыть. А Феанор, не считая себя подчинившимся воле Саурона, терять из памяти былой облик не собирался. Пребывая в теле человека, он оставался собой – Королем Нолдор, Великим Кузнецом, Воином и Создателем Сильмарилл. И хоть теперь время было властно над бренной человеческой сущностью, оно не могло изменить бессмертной эльфийской души.

Остановив коня, кузнец спешился и посмотрел на юго-восток. Где-то там, вдали, ждал своего часа спящий Мордор. Накрытый облаками пепла, надменно взирал он на быстротечную жизнь Средиземья. Пламенное дыхание Ородруина все еще грело сердце темной страны, а духи павших воинов продолжали стеречь пустынные земли. Туда и вилась тропа бессмертного, к чернеющим далям, к высокому зубцу Барад-Дура. К Властелину Колец, набирающему армию и готовящемуся к наступлению. Тихий мир разрывал на куски едва ощутимый треск заговоров. Никто ничего не видел, никто ничего не слышал, но все и вся чувствовали сгущающийся над Энноратом сумрак.

Сглотнув, Феанор поднял к глазам руку. Сжатый в пальцах кусочек разорванного звена Ангаино свирепо поблескивал под прямыми лучами солнца. Металл обжигал кожу, но радовал глаз. Поморщившись, эльф представил себе скованного цепью Мелькора. Старый Враг, некогда мудрый и сильный Вала, способный своей силой разрушить мир и отстроить его с нуля. По иронии судьбы, теперь Моргот гнил в тюрьме Илуватара. А вот детишки его резвились по Средиземью и нос свой длинный совали во все нужные и ненужные места. Хмыкнув, Феанор убрал звено Ангаинор назад в карман плаща. Созданный Аулэ металл должен был сгодиться для ковки еще одного колечка, намного более могущественного в сравнении с Единым Кольцом Майрона.

Вообще, хотелось бы знать, каким образом Миас смогли пробраться к отцу никем не замеченными. А больше этого хотелось узнать, как трем чародеям удалось разорвать цепь, пусть только и в одном месте. Считалось, что никто из Валар не способен как-либо повредить Ангаино. Собственно, поэтому Мелькора и сковали сим произведением кузнечного искусства. Однако получалось, что ничего вечного и нерушимого не существовало. Наследники Дор-Даэделота, коих очень

боялся Саурон, судя по всему, вполне были способны не только путы Моргота разорвать, но и надурить владык Валинора. Последнее у них выходило уже не раз, так что причин для опасений хватало. Порадоваться можно было только одному – даже разорванная, Ангаинор все еще сдерживала Мелькора. Наверное, только поэтому Средиземье все еще не было погружено в хаос.

Нахмурившись, Феанор рукой коснулся морды своего коня, пытаясь унять головную боль. Мысли о Сильмариллах не давали покоя. И на этот раз совсем не их потеря угнетала создателя Палантиров. В ужас и гнев эльфа бросали слова Саурона о природе магии Миас. Могущество и силу триады Дор-Даэделота Майа объяснял их связью с тем светом, что жил внутри заветных камней. Соки Двух Древ Валар питали детей Мелькора и давали им мощь, сравнимую лишь с мощью всех детей Амана вместе взятых. Феанор, как создатель Сильмарилл, радоваться подобному был не в силах. Желавший подарить миру лишь простую и чистую красоту, вместо нее он преподнес Морготу на блюдечке оружие великой силы. Извращенный разум Мелькора даже простые камешки смог привлечь на службу тьме. Немыслимо, но факт.

Сильмариллы нужно было вернуть в Аман. Любой ценой, невзирая на последствия. Дело теперь уже было не в чести рода и не в семейной клятве. Дело касалось погубленных Миас жизней и источника их силы. И хоть Феанор ответственности за созданное чудо в виде Сильмарилл ни перед кем не нес, вину он, тем не менее, чувствовал.

Тяжело вздохнув, Эльф пешком отправился вперед. Изенгард был уже далеко, впереди раскинулась небольшая пустошь. Где-то в Лихолесье сейчас бродили бессмертные братья, в Барад-Дуре расхаживал Саурон, а трое воинов Ангбанда тихонечко плели свои интриги, спрятавшись под высокими кронами деревьев, в тенях старого гномьего тракта Мен-и-Наугрим.

====== Глава 4.1: Под вой белого варга ======

Арвен направлялась к коню, делая широкие пружинистые шаги. Душу снедала тревога, вполне обоснованная притом. Сидеть на месте и ждать возвращения Нанивиэль дева Ривенделла не хотела: как и подопечная, дочь Элронда больше прочего презирала смиренное ожидание. Потакать трусости казалось глупостью, ждать решения Трандуила – безответственностью. Илийя бродила сейчас где-то по Лихолесью, в одиночестве, без оружия, без помощи. А между тем ответственность за жизнь юной Квенди лежала не на чьих-то плечах, но на плечах Арвен. Глубоко вздохнув, эльфийка остановилась подле роханского скакуна. Позади послышалась витиеватая брань Леголаса. Светловолосый бессмертный брат спешил за дочерью Владыки Имладриса.

«И вот сейчас он начнет меня отговаривать и поступит мудро, — подумала Ундомиэль. Синие глаза заблестели, а сердце в груди забилось чаще. — Кидаться следом за Илийей безрассудно и нелепо. Но ведь и ждать ее возвращения я не могу… Отец попросил присмотреть за Синдар. Простое поручение, с которым я не справилась. Глупая наивная Нанивиэль, ну почему ты всегда делаешь все наперекор словам старших?»

Арвен покачала головой, вспоминая вчерашний день. Спокойно окончившийся, он убаюкал внимание эльфийки и позволил ей потерять бдительность. В лагере Трандуила было тихо и безопасно. Окружение бессмертных воинов успокаивало. А вот Нанивиэль оно, пожалуй, раздражало. Пятнадцатилетняя Квенди испытывала ярость всякий раз, стоило эльфийским традициям нарушить ее бунтарский распорядок жизни. За недолгое время знакомства с Илийей, Арвен успела понять, что юную Синдар не стоило оставлять один на один с соразмеренным потоком бытия бессмертных. Нанивиэль, погружаясь в полудрему сладких житейских будней своих собратьев, начинала творить глупости.