Чертоги Казад-Дума

Каэрия

Поджав губы, Олорин тяжело вздохнул. Радагаст был прав в своем страхе. Что-то крылось в Лихолесье. Что-то отнюдь не хорошее.

Что-то крылось в Лихолесье. Что-то отнюдь не хорошее. Балин, переступая с ноги на ногу, вглядывался в сизую даль елового частокола. Зеленоватая дымка ползущим по земле туманом скрывала за собой страшных, быть может, даже жестоких обитателей Черного Леса. Отовсюду до странников доносились глухие звуки стонущих деревьев, а порой их разбавляли громкие крики сов. Рыхлый мох под ногами кишел насекомыми, а земля, сплошь покрытая гниющими ветвями и паутиной, исстрадалась по солнечному свету – такими густыми были древесные кроны.

Гэндальф покинул компанию часов шесть тому назад, оставив гномов одних

наедине с природой. Большой благодарности за организованный на свежем воздухе пикник Балин не испытывал: лес пугал старого подгорного жителя и давил своей мрачностью на сознание с силой отбойного молота. Не будь Эребор так близко, седой гном без промедлений предложил бы своему Королю развернуться и направиться домой. Но большая часть пути уже была пройдена, так что смысла в отступлении не было. Следовало набраться терпения и мужества, и продолжать идти вперед.

Перешагнув через пенек, Балин посмотрел на Торина. Король-под-Горой не выглядел напуганным. Загадочно улыбающийся, сын Траина лишь иногда останавливался на тропе и растерянно оглядывался. Юный наследник рода Дурина порой перекидывался парой-тройкой слов со своими приятелями, но все больше молчал, предаваясь своим тайным, странным думам. Хотелось бы Балину знать, что занимало Торина. Но спрашивать у Короля что-либо седой подгорный житель не хотел. Хотя бы потому, что в тишине идти по Лихолесью было комфортнее.

Хмыкнув, мудрый гном остановился, давая ногам отдых. Пропустил вперед Оина и Глоина. Дождавшись, пока вперед пройдет Двалин, двинулся следом за братом. В мыслях, однако, царил полный разгром. Угнетала приближающаяся опасность встречи с драконом, но еще больше тревожила Балина иная правда.

В доме Беорна седовласый подгорный житель, в отличие от своих друзей, старался больше слушать, нежели говорить. Внимательный и осмотрительный, старый наставник Торина Дубощита заметил кое-что странное в поведении юной девушки, которую оборотень величал своей воспитанницей. Вечером дня, предшествовавшего уходу гномов с великолепной пасеки, Ниар ковала для пони подковы. Ковала знатно, умело, ловко. Балин, следивший за работой девицы из окна, с тоской любовался легкими движениями юной мастерицы. Он, наверное, продолжал бы и дальше самозабвенно упиваться многозначительным зрелищем укрощения металла, если бы неожиданно даже для себя не обратил бы внимания на странный ритм, который отбивала Ниар по наковальне. Знакомый грубый ритм военного марша орков, который они наигрывали на барабанах, идя в бой. Четкий и рычащий вой песни, которую седому Балину пришлось слышать не одну сотню раз. Острый и жестокий мотив смерти, несущийся вперед в обличии чудовищ.

Поняв, какую именно Ниар отбивает мелодию, старый подгорный житель испытал страх, доселе ему неведомый. Резкое осознание собственной беспомощности перед лицом неизведанных опасностей сломило дух Балина и заставило скрыть свое открытие от друзей. Не делая никаких выводов и не пытаясь как-либо трактовать свое наблюдение, мудрый гном решил обождать, надеясь, что замеченная странность – лишь выдумка воображения пожилого и усталого воина. Покинув дом медведя, седовласый Балин испытал облегчение, и на какое-то время забыл о Ниар. Однако теперь, оказавшись в Лихолесье, в тишине и темноте черной чащобы, гном вновь мыслями вернулся к странной девчушке. Перед мысленным взором возникло милое личико лихой наездницы, что так понравилась компаньонам. Открытое и широкое, в свете огня оно виделось Балину точеным: высокие скулы свирепо очерчивали пляшущие тени, алые губы хищно искривляла ухмылка, а карие глаза будто бы горели изнутри…

Со стороны послышался какой-то шум. Оторвавшись от своих размышлений, мудрый гном резко развернулся, взгляд свой устремляя вдаль. Чуя, что сердце начинает биться чаще, Балин нервно сглотнул. Прищурившись, попытался разглядеть что-то в сизом тумане лесных просторов. Не найдя поблизости никаких врагов,

устало выдохнул и направился за своими друзьями, вновь и вновь вспоминая музыку орков.

Бешеные удары гулко гудящих барабанов, разносящих по воздуху песнь войны.

Бешеные удары гулко гудящих барабанов, разносящих по воздуху песнь войны. Низко поющие трубы, сделанные из рогов диких животных. Топот лошадей и свист мимо проносящихся стрел. А еще – звон мечей, треск огня и крики умирающих. Вот, что такое битва. Ниар улыбнулась, прячась за деревом. Прикрывая веки, с легким волнением прижалась к теплой коре зеленого гиганта.

Счастья в убийствах не было. Но была своя определенная притягательность. Ниар не раз замечала за собой, что начинает мыслить здраво только во время битв. И цену жизни осознает, только стоя на краю бездонной пропасти небытия. Глупо, конечно, но именно война доставляла старшей дочери Мелькора удовольствие, сравнимое лишь со сладким вкусом побед. Впрочем, были и свои минусы. Перед глазами Ниар мелькнули картины ушедших лет. Ярче прочих полыхнуло воспоминание о битве за Нарготронд: знаменательное сражение на равнине Тумхалад запомнилось наследнице Барад-Дура бордовым полноводием рек Нарог и Гинглит. Бурлящие потоки неслись вперед, окрашенные в рубиновый цвет. Стоя по колено в воде, с мечом в руке и криком на устах, Ниар буквально шла между телами утонувших противников. Река, ставшая багряной от крови, свирепо шумела и брызгала в лицо крохотными карминовыми капельками. В воздухе витал запах тлена и пламени, а землю в ту битву обуревало огненное дыхание Глаурунга. Ставшая легендой, битва на равнине Тумхалад порой кошмарными снами являлась старшей дочери Мелькора по ночам. И не было в облике того сражения ничего прекрасного.

Оглянувшись, Ниар посмотрела на Балина, что стоял поодаль от своих друзей, о чем-то задумавшись. Серые глаза мудрого гнома блистали, а взгляд сделался отстраненным и пустым. Наставник Торина покусывал нижнюю губу и порой переступал с ноги на ногу, оглядывая темный лес вокруг. Ухмыльнувшись, Красная Колдунья опустилась к земле. Подгорный житель, опытный и умный, явно чувствовал скрывающуюся в Лихолесье опасность. Ощущал ее телом и душою, хоть и не мог понять сущности подкрадывающейся к друзьям беды. Взгляд смертного был ограничен, слаб, поверхностен.

Что-то зашевелилось в стороне, заставив Ниар вздрогнуть. Моргнув, волшебница Миас оглянулась. Замерла, сосредотачиваясь на окружающем мире. Глаза касались лесной вселенной, и умело выискивали в ней чуждые чащобе вещи. Вытянувшись в струночку, принцесса Тангородрима разглядела вдали шевеление и короткие перебежки стройных с виду существ. Лесная эльфийская стража, неусыпная и осторожная. Хмыкнув, Красная Колдунья бесшумно поднялась с колен и пошла к Арго, что стоял за густой зарослью дикой ежевики. Теперь действовать следовало в два раза более осмотрительно. Попадаться на глаза стражи бессмертных Миас не планировала. Поэтому, махнув рукой, наложила на себя древние чары, крепкие и тайные, как стены Ангбанда.

Залезая на спину Арго, Ниар думала об Анаэль. Сестрица должна была уже быть в Лихолесье, с собранной армией орков. Эта мысль согрела старшую дочь Мелькора и успокоила.

Пока все шло по плану.

Пока все шло по плану. Ну, или почти по плану. Сложности возникли только на выходе из лагеря Трандуила. Пара чересчур любопытных эльфов вознамерилась Нанивиэль остановить, почуяв неладное. Но юная Синдар, обладая прытким умом и врожденной способностью выкручиваться из самых неприятных ситуаций, с легкостью нашла разумное оправдание своим действиям. Облапошив «мудрых» стражников, Илийя поспешила покинуть тихую эльфийскую компанию и направилась на своем добром коне к Лихолесью. Мереас довольно пофыркивал и порой тряс своими ушами, ловко перешагивая через крохотные ручьи и ветви деревьев. Молодая же Квенди, улыбаясь солнцу, лишь иногда останавливала жеребца, проверяя крепления седла.