Чертово яблоко (Сказание о «картофельном» бунте)

Замыслов Валерий Александрович

Отец махнул рукой, а затем щелкнул кошельком.

— Сколь тебе на леденцы да пряники? С Настенкой, никак, провожаешься?

— Денег не надо, батя.

— Это почему?

— Я на Настенку всегда три гривенника оставляю. Закормил пряниками.

— Ну-ну. Ты ее не обижай. Славная девушка…

На сердце Стеньки посветлело, даже застенок не показался ему таким мрачным и холодным. Настенка!.. С каждым месяцем она все больше и больше нравилась ему, а затем, после попытки изнасилования Буканом, он

и вовсе привязался к девушке, сам не понимая, почему теперь так сладостно становится на душе при виде милых Настенкиных глаз. Неужели он больше их никогда не увидит?

И вновь на сердце Стеньки навалилась каменная глыба. Как вырваться из этого жуткого узилища? У него даже руки связаны, а то бы он, со своей могучей силой, сделал попытку избавиться от оков. Что-то будет утром?

Среди ночи Стенька, лежащий на куче жухлой соломы, услышал, как звякнула щеколда двери, а затем в застенок вошел молодой русобородый мужик в пестрядинной рубахе и кожаных сапогах. Стенька его признал — Гурьянка Марец, один из дворовых людей князя Голицына, теперь находящийся под началом Букана.

Гурьянка прикрыл за собой дверь и почему-то весело глянул на узника.

— Ну что, Стенька? Небось, костолома Букана ожидаешь?

— А тебе, никак, весело?

— Весело, Стенька. Никогда не видел, как под ногти иглы забивают и как клещами кости размалывают. Любо дорого поглядеть.

— Сволочь ты.

— А какой человек без червоточины? Ну, хватит, покалякали. Сейчас я тебя раскую.

Стенька глазам своим не поверил. Вскоре он свободно поднялся на ноги и удивленными глазами посмотрел на Гурьянку.

— В толк не возьму.

— Не все в этой жизни объяснимо, паря. Потом расскажу, а сейчас, дай нам Бог, тихо уйти из дома Букана. Следуй за мной.

Бог миловал. Вскоре оба оказались вне хором приказчика.

— А дальше куда, Гурьянка?

— Кони в ночном, знаешь, где пасутся?.. Вот туда и двинем.

Еще через несколько минут оказались на оседланных конях с торбами наперевес.

— Бежать надо, Стенька, иначе ни мне, ни тебе больше не жить.

— Тебе-то почему?

— Долгий сказ. А сейчас махнем к Суздальскому тракту. Скоро рассвет. Гони, паря!

Глава 9

ПАКОСТЬ БУКАНА

Утром в избу Андрея Грачева ворвался Букан с бешеным лицом.

— Где твой сын? Сказывай!

Андрей Гаврилыч посмотрел на приказчика удивленными глазами.

— Не пойму, о чем речь, Корней Африканыч. Сын вечером ушел на гулянку и пока не вернулся.

— Буде врать! Сказывай, Грач, куда твой бунтовщик подался!

Букан едва плеткой не замахнулся.

Андрей Гаврилыч, человек невозмутимый и степенный, норовил урезонить приказчика.

— Вы бы, любезный, плеточкой не размахивали. Мало ли где мой сын загулял.

Букан

исподлобья посмотрел на Грачева и слегка остыл. Сей огородник, никак, и в самом деле ничего не знает о своем сыне. Звучно сплюнул и, резко хлопнув дверью, вышел из избы.

Долго размышлял: куда же могли умчать на ворованных конях Стенька и Гурейка. Может, к Москве, может, к Ярославлю, а может, и в дремучих лесах укрылись. Попробуй, узнай. Погоня бессмысленна: дорог на Руси не перечесть.

Будь проклят этот Гурейка!

Еще два года назад, летом, в Сулость приехал князь Голицын, придирчиво осмотрел вотчину и остался приказчиком доволен:

— Кажись, все у тебя ладно. Мужикам потачки не давай. И побольше оброков!

— Буду стараться, ваше сиятельство.

На прощанье князь Сергей Михайлович Голицын произнес:

— Привез тебе в помощь своего дворового человека Гурейку.

— Премного благодарен, ваше сиятельство. Дворовые позарез нужны.

— Гурейка Марец — человек своенравный, держи его в ежовых рукавицах.

— Аль в чем провинился, ваше сиятель-ство?

Но князь почему-то отмолчался. После его отъезда в Москву этот же вопрос приказчик задал самому Гурейке:

— Отчего тебя, Марец, из первопрестольной вытурили?

— Это уж мое дело, приказчик.

— Нет, милок, ныне уже мое, коль под моей рукой ходить будешь. Сказывай!

— Не доставай, приказчик. Ничего любопытного. Не хочу рассказывать.

— Дерзишь, милок. Ну-ну, я из тебя дурь-то выбью. Бери вилы и ступай на конюшню. И чтоб все стойла выскреб и вычистил.

Посылал Гурейку на самые тяжелые и черные работы, но тот не только не роптал, а лишь весело посвистывал, чему немало удивлял приказчика. Иногда глянет на Гурейку, хмыкнет. И чем он их сиятельству не потрафил? На все руки от скуки, придраться не к чему…

И вдруг такой неожиданный выпад. Недаром говорят: в черном омуте черти водятся. Сучий сын! Что побудило Гурейку вызволить из подвала сына Грача? Что ему в голову втемяшилось? Теперь ищи-свищи.

Жаль, страшно жаль, что не удалось изувечить Стеньку. Уж так хотелось ему косточки пересчитать. Неужели Стенька останется не отомщенным? Сволочной сын. И отец ходит, как ни в чем не бывало. Но того не будет.

Позвал ближнего слугу и произнес:

— Огородника-то нашего в покое оставим, Порфишка?

— Нет резону, хозяин. Коль такого непутевого сына взрастил, значит, и его вина. Буде ему в почете ходить.

— Буде… Но что придумать?

— А и придумывать нечего. Чем славится Грач? Огородом. Вот его и окропим.

— Не понял, Порфишка.

— Ночью полить гряды карасином — и вся недолга.

— Дело придумал, но карасину целу бочку надо. Многонько, Порфишка.

— Не жалей, хозяин… Вон зубы-то…