Четвёртое измерение
Шрифт:
Линда ощущала себя жутко разбитой, одинокой старушкой, которую бросили родственники и соседи, оставили её, одну-одинёшеньку в расшатанной хибаре на отшибе леса, никому не нужную. От этого образа, пробежавшего вдруг в голове, и жалости к самой себе, снова потекли ручьём слёзы. Их уже столько тут вылилось, сколько она на Земле за всю жизнь не выплакала. Но они всё текли и текли, не переставая. Ожидать каких-то чудесных спасений, очевидно, смысла уже было не много. Само слово «смысл» стало терять своё собственное обозначение в этой ситуации.
Встав понурившись, собравши худую волю в кулак, поплелась она по указанию своей же стрелки к пучкам травы и мелким кустикам. Через каждые пятьдесят
Никто не появлялся.
Много раз она возвращалась обратно. Думала, ждала, потом снова начинала идти вперёд по стрелке. И снова возвращалась. Не могла решиться и всё тут.
Шестьдесят шагов.
Восемьдесят.
Сто двадцать. Шла и шла, травы становилось всё больше, чахлых кустов тоже. Она оборачивалась и оборачивалась в надежде… но, надежда постепенно угасала по мере отдаления от места «приземления». Можно ли называть это «приземлением», если это не планета Земля? Наверно нет.
В её сознании поселился диссонанс по этому поводу. Несчастных трёх секунд хватило, чтобы с одной планеты перескочить на другую. Как? Как вообще это возможно? Зная, что в Солнечной системе нет ни одной такой планеты, кроме её собственной, на которой можно ходить и дышать, то в какой системе она сейчас? Это просто разрывало и без того уставший мозг. Где-нибудь на Альфа Центавре? Значит, за ней никогда не пришлют какую-нибудь спасительную ракету.
Вскоре она уже не смогла различить место своего – ладно, пусть будет «прибытия» – на однотонной пустынной местности, поэтому просто бросала короткий взгляд на пески и, хмурясь, отворачивалась.
Завечерело. Луны стали отчётливее: одна – полная – ушла совсем за горизонт вслед за солнцем, а две половинки, будто дождавшись ухода старшей сестрицы, начали безобразничать и соперничать в светимости на небе. Далеко вдали стали проглядываться низкорослые деревца. Песка становилось всё меньше, и здорово, что она была в хороших новых и дорогих кроссовках, а не в шлёпках на босу ногу. Если бы не роса на траве тем утром, ноги бы она уже сбила до крови.
Воды пока было не видать вовсе. Как бездумно оставила она свою флягу в карьере! Линда, как заядлая походница, примерно представляла себе, что с большой долей вероятности какой-нибудь иней поутру здесь и бывает, иначе как бы росла эта вся растительность? Да и сама растительность стала её интересовать не взирая на всю плачевность ситуации: таких кустов она не видела никогда точно – ветки синие, а удлинённые крохотные листья размером поменьше ногтя мизинца, сплошь утыканы в эту самую ветку. Эдакие лохматые пучки-ёршики, торчащие из земли.
Шла она, рассматривая чужеземную флору, ощущая себя в гигантском волшебном террариуме – ни дуновения ветра, ни муравья, ни паучка, и глухое вязкое эхо… осталось упереться носом в стеклянные стенки для полноты картины.
Сумерки всё сгущались. Солнце эффектно зашло за горизонт, окрасив небо в фиолетовый цвет со множеством перламутровых оттенков. Ландшафт, однако, менялся крайне медленно. Линда поняла, что раз её уж нагнала местная ночь на открытой местности, то придётся прямо здесь и заночевать. Костёр разжечь нечем и не из чего, и, может быть, это вообще опасно? Как тут знать, что опасно, а что нет? От всего этого голова шла кругом. Что делать и как себя вести в таких условиях? Поди знай. Плохая новость, кроме, конечно, всей этой ситуации в целом, состояла в том, что как только солнце село, мало-мальски скупой ветерок тоже прекратился, и дышать стало ещё сложнее, чем было. Воздух был тёплый и липучий, какой-то прямо жирный, с привкусом железа, от чего она обильно потела. Но была и относительно хорошая новость – обе луны на небе набирали яркость. Вероятно,
Выбрав в сумерках одно из карликовых деревьев, самое пушистое, утыканное листьями как ёж – иголками, она по-сиротски устроилась рядом, наблюдая за небесными светилами и изучая строение дерева.
Интересное оно, пахнет чем-то терпким и жгучим, и не очень приятным. Линда попробовала осторожно оторвать один листик. С большим трудом тот всё же отделился от ветки, а из последней потёк синеватый противный и едкий сок. Через минуту на месте отрыва показалась шарик-почка нового листа. «Ничего себе», – удивилась, она. – «Вот это регенерация…».
Можно было бы подумать, что её эта ситуация забавляла. Но то лишь включился защитный рефлекс, чтобы уберечь организм от глобального депрессивного разрушающего состояния, в котором она на самом деле пребывала. Мозг пытался обмануть сам себя, отстраняя сознание от неизбежной реальности, переключаясь на другие занятия.
Так она и сидела, наблюдая за растущим листом и движением светил на небе. Спать ей было попросту страшно. Очень страшно. Две сестры – луны же вовсю царствовали на небосводе: одна светила очень ярко белым светом, другая – чуть поменьше – синеватым. Вместе этот свет причудливо смешивался и падал на пустыню лёгкой фиолетовой вуалью. Вероятно, одна поближе к этой «земле», другая подальше. А может, это оптическая иллюзия. Линда разбиралась в палеонтологии, а не в астрономии. Может, если бы она была астрономом, она бы разобралась что к чему. Или даже вообще не попала бы в такую паршивую ситуацию. Сидела бы сейчас в обсерватории и изучала космос посредством телескопов и компьютеров.
Ощущения в целом были не из приятных: неизвестно, чего ожидать тут ночью совершенно одной в невероятном и безлюдном месте.
Вскоре, устав сидеть и ждать опасности, она аккуратно легла на спину, сложила руки на груди, прислушиваясь к чуждым звукам и биению сердца. Кроме него, звуков по большому счёту и не было: глубокая тишина, да и всё. Чуть похолодало, хотя дискомфорта сильного не ощущалось. Минус ста градусов по Цельсию точно не будет. Спасибо ещё раз, Господи. Луны светили так ярко, что затмевали свет звёзд. Тех почти совсем не было видно, однако кое-какие всё же пробивались в различных геометрических фигурах-созвездиях.
Ради интереса, она попыталась визуально вспомнить что-то из карты ночного неба северного или южного полушария, какое-нибудь популярное созвездие Ориона, или «ковш» Большой медведицы – наложив эти образы мысленно сюда. Так ведь… это абсолютно бессмысленно, когда у тебя прямо перед глазами торчат две луны из другого мира. Не накладывается.
Мысли в голове роились, путались, спорили между собой, а организму хотелось пить, губы прилипли друг к другу и потрескались… В итоге, после нескольких часов страданий, Морфей – бог добрых сновидений – всё-таки сжалился над ней и забрал в свои объятия.
«В палатке с экспонатами набилось много народу – все приехавшие с новой сменой, и вся старая смена – да так, что было вообще не протолкнуться. В центре палатки стоял серьёзный профессор в мятой футболке и рваных на коленках синих штанах. Народ молчал и с осуждением поглядывал то на профессора, то на небольшой столик, который находился рядом с выступающим.
– Бесплатная экскурсия, уважаемые дамы и господа! – кричал он. – Только что нами найдена уникальная вещь – череп человека, и, вероятно, это самый первый Homo Sapiens в мире! Посмотрите только на этот восхитительный древний артефакт: он явно женский, принадлежавший одной молодой барышне, которая суёт свои руки куда не следует!