Четвёртое измерение

Ви Анна

Доброе, как говорится, утро – грязная голова адски чесалась, внизу тоже всё пекло, а руки выглядели руками какого-то маргинала с помойки – жирные, по локти в пыли, под ногтями поселилась въевшаяся чёрная грязь. Носки из кроссовок дико воняли. Вроде бы прошло не так много времени, всего четыре или около того дня, она уже и счёт потеряла, но она как будто месяца два не мылась. Может, в воздухе есть и ядовитая составляющая? В атмосфере планеты было маловато кислорода, это да. Но к нему примешивалось что-то ещё, некие подземные, возможно, испарения, исходящие из трещин и разломов коры, иногда попадающихся у неё на пути… Испарения со вкусом масляного железа. И оно, кажется, присутствовало у неё уже во всех органах и системах,

в крови, на зубах и языке, покрывало кожу липкой плёнкой, смешиваясь с потом. Ржавые гвозди, жареные на прогорклом сале, подступали к горлу тошнотворным комом, вызывая рвотные позывы. Но пустой желудок только зря сокращался. Там давно ничего не было. Это всё непотребство доводило её до белого каления – не было никакой речушки, чтобы хотя бы умыться. Боже, как хотелось просто-напросто умыться!

Линда попыталась найти в себе силы для дальнейшего движения, но находила лишь апатию, голод затмевал всё страшенным образом. Причём «страшенным» – не то слово. Организм вопил, требуя питательных веществ. В животе всё время бурчало и кричало. Все мысли сводились только к еде. В голове буквально ползали образы и картины разнообразной пищи. Вот сейчас она начала прекрасно понимать тех людей-волонтёров, которые, рискуя своей жизнью и здоровьем, ездят по Африкам и прочим бедным странам третьего мира, где поят и кормят нищих детей с опухшими от голода животами, с руками и ногами как спички… Теперь ей стало понятно, что испытывают каждый божий день эти несчастные ни в чём неповинные дети. Какой всё же несправедливый мир, дамы и господа. Теперь, если она и вернётся когда-то домой, то бросит к чёрту свою палеонтологию и копание в старых костях, запишется волонтёром в Красный крест и будет помогать голодающим в Африке, или где-нибудь ещё. Твёрдо пообещав себе это, она упрямо встала и пошла вперёд. А робот размеренно потащился следом.

В целом, сумев пройти на одном обещании всего-то пару часов, она всё-таки сдалась своим мыслям, вывесив белый флаг поражения: присела над очередным пухлым синим растением, изучая его. Попробовала подковырнуть нуклеусом у стебля, чтобы вытащить корни – но не тут-то было! Сидело оно там намертво, как приклеенное. Линда потянула за пухлый синий лист – приклеен суперклеем, не меньше. Поскребла его, попробовала поцарапать, покрутить – лист нехотя согнулся, а потом резко «хлоп!» – и лопнул, брызнув из разрыва синим вонючим соком. Линда отскочила. Вдохнув обжигающие пары цветочного сока, она едва не потеряла сознание.

– Блин! – взвизгнула она отчаянно, едва удержав равновесие. Вряд ли это можно есть. Хорошо, что на неё не попала жидкость, скорее всего, она не только ядовитая, но ещё и разъедает к чертям кожу.

Что ж, осталось проверить дерево: обойдя его пару раз вокруг, она оторвала один из листьев. Дерево свои листья отдавало полегче, в отличие от суккулента. А в нос, тем временем, ударил крайне неприятный запах. Нет, определённо и это дело ядовито, по-другому и быть не может.

«А если засушить, может яд пропадёт?» – не унималось сознание.

– Боже, да что же это такое! – всхлипнула она. – Ну что мне делать?! Я не хочу тут умирать!

Ответа не последовало.

Голодная и уставшая, она уныло потащилась вперёд. А позади неё также уныло тащился механизм, скрипя несмазанными гусеницами и равномерно мигая маячком. В голове звенела мелодия из автобуса, который остался, возможно, где-то вообще в другой галактике.

«Я тогда по полю, вдоль реки. Света – тьма, нет бога! А-а-а в чистом поле васильки-и, дальняя дорога…»

Конец у любой дороги всегда один и тот же.

IV

– Глаза разуй, что ли, здесь полно еды, – услышала она злой голос, очень напоминавший ей голос профессора. – Ходишь

тут, ноешь на всю планету, чего ноешь? Бери да ешь, тоже мне, проблема!

Линда стояла посреди ресторанного зала неназванного шикарного курортного отеля. Шведский стол ломился от яств: перед нею было всё, что только можно себе вообразить: салаты, супы, жаркое в посуде, подогреваемое снизу горелкой, корзинки с фруктами, вырезанные разнообразными узорами, тарелки с сырами, ветчиной, колбасами, паштеты и соусы, булочки и пирожные, мороженое и торты, рыба вяленая, жареная, тушёная, соки, сладкая вода… Желудок свело, и она, согнувшись, застонала от всего увиденного. Запахи вскружили голову. Столько еды! Боже, какое счастье!

Набросившись с разбегу на стол, без разбору впихивая в рот всё, что попадалось под руку, она словно обезумела: виноград, рыба, пирожок с картофелем, следом салат из тунца – всё хваталось руками и панически набивалось в рот. Сок апельсиновый, следом виноградный – часть пролилась на футболку и на штаны – руки в соусе по локти… Быстрее, быстрее, пока всё не пропало!

– Уверена, что не ядовитое? – вдруг хохотнул невидимой голос. Линда остолбенела с набитым ртом. И почувствовала, с великим вселенским сожалением, что всё съеденное лезет обратно.

От ощущения сильного пинка Линда дёрнулась и открыла глаза: оказывается, она всё-таки упала в обморок, и теперь лежала ничком, расквасив лоб об сланец. А это всё был, к большому или нет сожалению – лишь сон, или, что ещё хуже, галлюцинация. Слишком реальная галлюцинация, может, из-за недостатка кислорода в крови, питающей мозг? В ушах всё стоял злой голос профессора. Как обидно, всё было таким реальным: ощущения еды во рту, запахи свежих булочек до сих пор кружили вокруг носа, в руке всё ещё был пирожок с картошкой… Нет, это не пирожок, это камень. Камень из её мира. Она чуть не взвыла от горечи; обхватив колени руками, свернувшись в грязный комок, зарыдала. Слёз только уже не было, высохли. Если у неё уже начались галлюцинации, что же дальше будет? Ко всем уже имеющимся в арсенале страхам прибавился страх сумасшествия.

Ржавая железяка безутешно стояла в нескольких шагах и мерцала своей мигалкой без единой капли сожаления к чужому горю.

Она потеряла счёт дням.

Чуть погодя Линда с разбитым лбом снова брела по тошнотворному ландшафту уже без определённого направления – куда ноги несли: одинаковые кусты, цветы, деревья преследовали её по пятам – то большие, то маленькие, однотипные и монотонные – никаких живых существ, никакой еды, ничего. Только она, робот и проклятые одинаковые кусты. Наверное, это конец. Может весь этот мир, вся эта фиолетовая планета такая – из однообразных кустов, песка и сланца. Если обойти её всю хоть три раза от одного полюса к другому – ничего не изменится, нет здесь больше ничего. А робот, может, обычный разведывательный зонд типа марсохода или лунохода – какой-нибудь «синюхоход», почему нет? Почему не назвать эту мерзкую планету Синюхой, с её несъедобными синими кустами и деревьями, фиолетовыми закатами и восходами. Планета Синюха. Глупо? Не глупее созвездия Лисичка в северном полушарии земного неба, или её звёздного скопления – Вешалка. Кто вообще придумывает эти названия?

А если это не она, а он? О, как вам, например, планета Фингал? Ха-ха! Нормально будет, подходяще под это тяжёлый и запущенный случай. А этот ползуче-скрипящий забытый кем-то «фингалоход» на солнечных батареях с ржавыми гусеницами, ездит тут уже тысячу лет сам по себе и посылает сигналы, фотографии и окружающую температуру туда, где уже тоже никого давно нет…

«Мне конец».

«Скрипач не нужен, родной…»

– Это мой робот-разведчик, – раздался мужской голос.