Четвёртый раунд

Крамной Николай Николаевич

— Мы сами позаботимся о том, чтобы их туда включили, — заверили гости хозяина квартиры. — Теперь скажи: сколько стоит твой труд?

На этот вопрос Патов ответить не смог. Уж слишком необычен был предмет торга, да и определённой рыночной цены он не имел. Южане сами предложили цену, и была она так велика, что он только согласно кивнул и коротко сказал:

— Пусть направляют. Сделаю, что смогу.

С тех пор прошло много лет. Виктор Георгиевич давно защитил кандидатскую, квартира у него теперь трёхкомнатная, хоть и живёт он в ней один, а за городом, в сосновом бору, затаилась небольшая, двухэтажная дачка. Отличное место для встреч с друзьями. Некоторые из тех, кто судил когда-то его подопечного, взлетели по служебной лестнице очень высоко, но это не мешает им иногда

заглядывать к нему на дачу в гости. И, хоть времена с тех пор несколько изменились, это никого из них не беспокоит. Времена меняются, а связи остаются.

А с друзьями из Средней Азии они настолько окрепли, что рвать их — если только в этом возникнет необходимость — придётся с кровью. Спецхранилище для лекарств имеет в одном месте двойные глухие стены, промежуток между которыми заполнен кипами первосортных каракулевых шкурок, которые идут на шапки и воротники в кооперативных мастерских во всех концах республики. И вход в этот тайник знают только несколько человек, а принадлежит он его бывшему пациенту, страдавшему потерей памяти.

Магазин «Восток» только прикрытие: надо же где-то встречаться всем этим кооператорам, договариваться о получении следующей партии каракуля, делить без помех прибыль и намечать планы на будущее. Да и подарки нужным людям удобнее делать через магазин. Его бывший клиент не забывал своих благодетелей и время от времени присылал дорогие вещи. Так, на всякий случай. Ведь здесь находился филиал его обширного дела. Вот и недавно прислал три шкуры снежного барса по накладной, в которой они числились как «шкуры дикой кошки». Хороши кошки! Тысяч на пятьсот, наверное, потянут. Как раз хватит на женскую шубку. Но у той женщины, которая её будет носить, никто не спросит, где она её купила и сколько она стоит. Не осмелятся спросить. А для тех немногих, кто может задать этот вопрос, есть в магазине накладная и в ней проставлена цена: тридцать тысяч рублей штука. Никто сейчас не хочет рисковать: даже люди с высоким служебным положением.

Мало кто знал, что Валерий Борисович был в этом магазине второстепенным лицом, ширмой, связующим звеном между Патовым и кооператорами. А фактически его главой был старший продавец Анатолий Иванович Шуртов. Это он через подставных лиц закупал на огромные суммы ювелирные изделия, золото, антиквариат и отправлял всё это в Среднюю Азию. Только для скупки валюты у иностранных туристов специально держал в Крыму несколько человек. Так что перемещать Шуртова с этого места на должность директора магазина было неразумно.

* * *

Человека этого Степан Фомич заметил ещё на остановке пригородного автобуса. Высокий, с короткой, выгоревшей на солнце стрижкой, светлая рубашка «в арифметику» туго обтягивала литые мускулы. Держался он всё время в стороне от толпы ожидающих. Часто курил, ещё чаще без нужды посматривал на часы. «А вот рукава напрасно закатал, — подумал Степан Фомич, — сейчас картинки не в моде. Выставил, дурак, вся биография на виду: и как зовут, и когда родился.» Но держался мужчина спокойно и даже уверенно. Значит, гулял по чистой и «засветиться» не боялся. Сел он в один автобус со Степаном Фомичом и вышел вместе с ним у грунтовой развилки дорог, ведущих в два села.

«Чего он ко мне прилип? — думал Фомич, не спеша шагая по обочине грунтовки. — Может, послали рассчитаться за что-нибудь? Так у меня, вроде бы, долгов перед кодлой нету. Вести его к себе или переговорить тут? Пойду напрямик, через лес, — решил Фомич. — Увяжется, — придётся поговорить, а сразу к себе вести нельзя.»

Степан Фомич прошёл ещё несколько десятков метров и решительно свернул с грунтовки на узенькую тропинку, протоптанную грибниками. Пользовались этой тропинкой и рыбаки, пробирающиеся росными, туманными утрами к берегам проток и рукавов огромной реки, протекавшей через город. Свернул, и боковым зрением успел заметить, что мужчина, шедший до этого сзади небольшой группы селян, в растерянности затоптался на месте и стал в очередной раз закуривать.

«А-а-а, притормозил! — насмешливо подумал Фомич и

резко прибавил ходу. — Постой, пошевели мозгами. Это тебе не по дороге идти, в затылок дышать. Да и людей вокруг сколько. А в лесу — один бог свидетель.» Степан Фомич наддал ещё и на одном из поворотов оглянулся. Ни на тропинке, ни между стволов сосен не было видно светлой рубашки. «Побоялся? Или хитрит? Проверим...» Ещё раз внимательно оглядев лес, Фомич пустился тяжёлой рысцой, стараясь бежать без шума, на одних носках. Вскоре стало не хватать дыхания и неприятно закололо в боку. Высмотрев в стороне небольшую заросль лещинных кустов, он свернул с тропинки и залёг в её гуще. «Полежу, отдохну, торопиться некуда.»

Вскоре появился и навязчивый попутчик. Шёл он быстро, явно стараясь нагнать исчезнувшего неизвестно куда Фомича и не забывая при этом посматривать по сторонам настороженным взглядом. Степан Фомич выждал, пока тот пройдёт заросли лесного орешника, и только тогда, не выходя из кустов, окликнул:

— Стой, Дуплет! Куда шагаешь?

— К тебе. Нужен ты мне, Дед! — явно обрадовался мужчина. — Ты не стерегись: я без зла. И пустой, — провел он руками по карманам брюк.

— А я и не стерегусь, — слукавил Фомич, выходя из кустов. — Проверить только хотел, один ты идёшь или ещё кого за собой тащишь. Я ведь тебя давно приметил, на остановке ещё... Только виду не подал. Может, думаю, в бегах.

— На остановке... — пренебрежительно сказал Дуплет. — Я за тобой полдня ходил! Как только засёк — сразу прилип. Стареешь, Дед, чутьё потерял.

— Да оно мне теперь ни к чему, чутьё-то, — подошёл Фомич вплотную к своему недавнему преследователю, — нового за мной ничего не числится, а за старое мы с властью в расчёте. Ну, здорово! Говори, зачем я тебе понадобился?

* * *

После выпитой водки и хорошей закуски Дуплет разморился, отяжелел, но разговаривал много и без устали. Фомич выпил мало, лишь бы не обижать гостя, и предпочитал больше слушать, чем рассказывать о себе.

— Ну, и куда ж ты теперь думаешь податься? — спросил он Дуплета, выбрав паузу в разговоре. — В городе не пропишут — и думать нечего.

— Пока у тётки двоюродной остановился. На несколько дней. Осмотрюсь... Может, завалюху какую-нибудь куплю на окраине. Я кой-чего привёз оттуда с собой. За девять лет собрал.

— Бесполезно! — убеждённо сказал Фомич.

— Что — бесполезно? — не понял Дуплет.

— Думать об этом бесполезно. И купить не дадут, и денег у тебя не хватит. Все завалюхи на учёте и стоят больше, чем иная квартира. Они ж под снос идут! — Заметив непонимающий взгляд товарища, сочувственно добавил: — И вообще. Трудно тебе будет, Дуплет. Времена не те пошли. Такие, как мы с тобой, — сегодня не в цене.

— Ты же устроился? — неожиданно разозлился Дуплет. — Ещё и как классно: два этажа... цветы... Один живёшь?

— Я же не вчера устраивался. Да и не мой это дом, Дуплет. В этом районе так, с ходу, не каждого и пропишут. Ты не смотри, что это село. Кругом дачи, и не чьи-нибудь... — начал Фомич просвещать своего гостя и осёкся, глядя куда-то за спину Дуплета.

— Чего ты? — встревожился тот и, оглянувшись через плечо, увидел, что от резной добротной калитки к веранде, на которой они так уютно расположились с Фомичом, идёт мужчина лет сорока. Одет вроде бы просто, но дорого, подтянут не по годам, а главное — это Дуплет отметил сразу — чувствует себя здесь хозяином. Проходя по выложенной кирпичом дорожке, остановился у клумбы с розами, поправил какой-то стебель. Сквозь прорези штакетного забора виднелась чёрная машина, подъехавшая к дому так тихо, что они ничего не услышали. Но больше всего Дуплета поразила мгновенная перемена в облике Фомича. Лицо его приняло выражение какой-то не то покорности, не то явного желания услужить. И сам он весь как-то подобрался, готовый в любой момент вскочить из-за стола и выполнить то, что ему прикажут. Он даже рюмку, из которой недавно пил водку, успел отодвинуть от себя подальше, и весь его вид говорил о том, что к этому бражничанью среди белого дня он никакого отношения не имеет.